Обратная сторона луны (джен)

В этот момент началось обратное превращение — которое Скитер перенесла на удивление хорошо, а когда оно завершилось, с удовольствием вытянула руку и, растопырив пальцы, внимательно оглядела её со всех сторон.

— Что ты так смотришь? — спросил Скабиор.

— Когда-то в детстве мне рассказали, что если оборотное сварено неправильно, то с обратным превращением бывают проблемы, — пояснила она. — Например, можно состариться лет на сто — или помолодеть едва ли не до грудного возраста…

— И какой из этих вариантов тебя больше пугает? — засмеялся он, приготовившись к тому, что скоро тоже, наконец, станет собой.

— Первый, пожалуй… во втором хотя бы есть будущее, — она с видимым наслаждением подняла ногу и тоже вытянула её — он подставил ладонь, и она положила её на неё. — А потерять половину жизни было бы крайне досадно… я не уверена, что мне это нравится, — сказала она, когда он придвинулся ближе и обхватил губами большой палец её ноги.

— А мне вот — весьма, — сказал он, улыбаясь и глядя на неё слегка исподлобья. — Мне прекратить?

— Даже не знаю, — промурлыкала она — и в этот момент и началось его превращение. Было весьма неприятно — он выпустил Риту и отодвинулся, морщась, а когда всё закончилось, вновь набрал полную грудь воздуха и снова нырнул — и на сей раз переместился под водой к Скитер и вынырнул буквально в футе от её лица, позволив своему телу мягко опуститься поверх её.

— Из тебя вышла бы забавная и очаровательная малышка, — проговорил он, глядя ей прямо в глаза. — Я бы забрал тебя к нам… и воспитал бы…

— По-моему, это смахивает на извращение, — хмыкнула она, прикрывая, впрочем, глаза от его прикосновения. — И я боюсь себе даже представить, кем бы ты меня вырастил.

— Тобой же, — заулыбался он, мягко разводя коленом её ноги и прижимаясь им к её паху. — Ты слишком хороша, чтобы что-то менять. Вот только фамилия у тебя была бы другая…

Он подался вперёд и обхватил губами мочку её уха.

— И ты рассказал бы мне, кем я была прежде? — шепнула она, глубоко и шумно вздыхая от ощущения его зубов на своей коже.

— Непременно, — негромко проговорил он, продолжая свою пока что тихую ласку. Она слегка повернула и приподняла голову, чтобы ему было удобнее — и с некоторым трудом запустила пальцы в его мокрые волосы.

Для него такой секс — в горячей воде — был в новинку, а вот Рита явно делала это не впервые, и из ванной они вылезли только часа через полтора — и когда он нежно и ловко завернул её в большое махровое полотенце, размером больше напоминающее простыню, она обвила его шею руками и спросила:

— Ну? Что лучше — душ или ванна?

— Зачем выбирать? — возразил он. — Что вкуснее — кабанятина или утка?

— Утка, конечно, — сказала Рита. — И вот её мы сейчас и закажем — в номер. Или ты должен вернуться к своей милой дочурке, пока часы не пробили полночь?

— Я предполагал, что сегодня у тебя задержусь, — ответил он, тоже заворачиваясь в полотенце. — Утка так утка.

Ужинали они, устроившись голыми на кровати, отщипывали от целой запечённой утки кусочки просто руками и иногда со смехом начинали кормить друг друга. А когда закончили, Рита встала, потянулась, уселась на подоконник и, приоткрыв немного окно, закурила, вежливо зачаровав дым таким образом, чтобы он весь уходил в эту щель.

— У меня есть сюрприз, — сказала она таинственно.

— Ещё один? — удивился он, с удовольствием растягиваясь на кровати.

— Это был не сюрприз, а часть нашего соглашения, — назидательно поправила она. — А сюрприз — вот.

Она взяла палочку и невербальным Акцио заставила свою сумочку оказаться в руках. Открыла её, покопалась там — и вытащила какой-то старый листок. Потом призвала очки, надела их — и спросила весело, показывая ему бумагу:

— Узнаёшь?

Он приподнялся, приглядываясь — и обалдел.

— Откуда? — выдохнул он, ошарашенно на неё глядя.

— Ну, — пожала она плечами, — ты же меня заинтересовал — и я начала собирать о тебе всё, что сумела найти. По стилю на тебя очень похоже: ярко, нагло и откровенно до непристойности, — она закинула ногу на ногу и прочла с выражением: «Мы — те, кем решились стать и какими сделали себя сами, мы — те, кто мы есть, а не те, какими нас хотят видеть другие — нам безразличны чужие желания, мы здесь не за тем, чтоб соответствовать чужим ожиданиям и фантазиям, а для того, чтоб жить согласно нашей природе и нашему предназначению!»

Скабиор почувствовал, что краснеет — но не от смущения, а от стыда. Это был его текст — сочинённый, когда ему было лет, кажется, двадцать пять, и он уже ходил в грейбековских адъютантах и был ценим как раз за умение сочинять связные яркие тексты. Этот получился одним из самых удачных — такой броский манифест на страничку, под сакраментальным названием «Мы — стая!» Его тогда даже напечатали в одной из тех маленьких типографий, которые время от времени делали что-то для Фенрира Грейбека — и получилась весьма неплохая листовка. Но с тех пор прошла четверть века, и Скабиор думать забыл о нём… и вот…

— Это ведь ты писал? — полуутвердительно сказала она.

— Слушай, — он сел. — Я был почти что мальчишкой, к тому же ужасно злым, и…

— Ну что ты, стиль превосходный, — похвалила она. — Броско, громко — это хочется выкрикивать, а не говорить. Меня единственное что смущает — вот это второе «не».

— Почему? — спросил он просто от изумления. Конечно, от Скитер можно было ожидать всего, чего угодно — и всё же профессиональный разбор сочинённого им миллион лет назад манифеста явно стоял в самом конце списка этого ожидаемого.

— Потому что отрицательные частицы, как правило, плохо слышны. Но в первом случае она хороша и уместна — потому что противопоставление, идущее после утверждения. А вот во втором — наоборот, и этот кусок проигрывает. Но, в целом, хорошо… и я вообще не об этом, — она улыбнулась очень довольно и попросила, кивнув на небольшой шкафчик: — Налей мне виски и брось туда льда.

Пока он возился с напитком, она молча курила, потом, получив стакан, сделала глоток, кивнула — и снова заговорила:

— Сама идея отличная. Смотри: в первом абзаце ты ловишь слушателей, делая броские заявления от их имени, которые ни один человек — ну, или оборотень, если хочешь — никогда ни за что не опровергнет, потому что все люди такие: хотят думать, что живут, как хотят, и являются такими, какие есть. Скажи — ты сам это писал? Или прочитал перед этим что-то похожее?

— Да нет, — пожал он плечами. — Да я даже и не придумывал это толком — просто записал всё то, о чём мы говорили в лагере. Ты хочешь сказать, тебе нравится? — недоверчиво спросил он.

— Я говорю с тобой, как профессионал, а не как экзальтированная девица, — она иронично глянула на него поверх очков. — И, как профессионал, я вижу, что это хорошо: пафосно до такой степени, что большинство с радостью примет этот пафос за искренность — и, сожрав, попросит добавки. Идём дальше?

— Давай, — он придвинулся ближе к ней и сидел теперь, поджав под себя одну ногу и опустив другую на пол рядом с кроватью.

— «Мы прошли многое, и ещё больше нам предстоит.

Мы не остановимся, не испугаемся и не отступим.

Мы — волки! И этим гордимся — своей природой, волей, умом и силой, разлитой в наших телах! Сейчас, в век, когда герои стыдятся своих наград, а вокруг лишь слепое безвольное стадо, цепенеющее от каждой тени — мы выйдем на свет и обнажим наши клыки», — зачитала она. — Тоже отлично. Не знаю, понимаешь ли ты, что здесь сделал. Ты понимаешь? — спросила она, делая ещё один глоток.

— Расскажи, — попросил он.

Рита усмехнулась и кивнула:

— Рассказываю, — начала она. — Первая фраза: равняешь прошлое с будущим, причём успешное прошлое: «мы прошли», то есть у нас получилось. Следовательно, и дальше получится. Второй фразой, по сути, повторяешь тот же посыл — и вот тут эти повторяющиеся «не» уместны. Третьей — атрибутируешь их, во-первых, объединяя, во-вторых — разделяя с волшебниками. Четвёртой — о, четвёртая особенно хороша, — она улыбнулась и одобрительно щёлкнула пальцами. — Сперва ты показываешь им, насколько они прекрасны — и тут же показываешь тех «остальных», с которыми им предстоит сражаться, причём показываешь их, принижая. Просто отлично! Ты мог бы работать в «Пророке», — она сделала ещё один глоток и зажгла новую сигарету. — Никогда не думал об этом? Пожалуй, я бы похлопотала за тебя… м-м?

— Я подумаю, — кивнул он нетерпеливо. — Продолжай же!

— Тебе интересно, — рассмеялась она. — О да — это очень приятно, услышать хвалебный обзор твоего текста от такого профессионала, как я, — нескромно сказала Скитер. — Ну что ж — я не против, пойдём дальше. Итак… третий абзац:

«Мы не защищаемся — мы нападаем и весь волшебный мир — наша добыча.

Мы — стая и наша сила в единстве». Замечательно! Унизив врага, ты перешёл к нападению. Весь мир — ваш! Превосходно. И заодно, среди такой привлекательной перспективы — подал мысль, что держаться вы должны вместе. Очень правильно! Бедный Волдеморт, — насмешливо добавила она вдруг. — Вот жил человек, хотя человек ли и именно ли он жил — до сих пор под вопросом, однако, все же старался, пытал, убивал — а всё ради мирового господства! И ни одна сволочь в известность его не поставила, кому этот мир принадлежит на самом деле, — она укоризненно покачала головой. — Идём дальше:

«Единство — это цель, оно же и средство к достижению цели.

В нем смысл и к нему мы будем стремиться.

Остальное — придет само или мы возьмем это силой».

Скитер перевела дух и снова глотнула виски — судя по практически не изменившемуся уровню золотистой жидкости, глотки она делала почти символические. А вот Скабиор делал вполне настоящие — и, допив, налил себе снова. Ничего более ирреального, нежели читающая его творение Рита Скитер — причём голая и сидящая на подоконнике выходящего на какую-то набережную окна Скитер — он даже представить себе не мог.

— И вот тут ты, наконец, дошёл до единства. И очень доходчиво объяснил, зачем оно нужно — и отсёк возможность задавать любые вопросы. Единство — это всё, что необходимо, остальное приложится. Очень хорошо. Смотрим дальше:

«Нам долго отказывали в правах на жизнь и свободу — теперь мы сами поможем себе.

Право — это то, что мы можем взять и имеем достаточно сил, чтобы удержать в кулаке.

Остальное — болтовня и иллюзии» — а вот теперь ты напомнил им, как их всех обижают. Ты разозлил их — и потом сразу:

«Мир жесток, и милосердию в нем нет места. Каждый разумный вид — сам кует свое счастья и наше дело заботиться лишь о своих собратьях.

Но мы не семья — мы стая.

У нас нет отцов и матерей — у нас есть только вожак и братья.

Среди нас нет места слабым: забудьте о тех, кто отвергает свою животную суть и, погрязнув в бессильной жалости к самому себе, не готов сражаться».

Она опять замолчала, с интересом разглядывая напряжённо смотрящего на неё Скабиора, которого сейчас ощутимо потряхивало от какого-то непонятного, незнакомого ему возбуждения.

— Ты талантлив, — сказала она, наконец. — И я с некоторой печалью думаю о том, кем бы ты сейчас стал, если бы с юности развивал свой талант. У тебя есть главное, что нужно писателю или журналисту — чувство языка и свой стиль. Остальное нарабатывается — а подобные вещи либо есть, либо нет. Их тоже можно, конечно, развить… но это будет не то. Ты поймал их, — она улыбнулась и отпила виски. — Вот тут ты сказал им, кто они есть — не кем должны быть, а кем являются. И это очень верно: подменять одно другим. Потому что легко сказать: «Нет, я не хочу становиться таким!» — но сложно сказать: «Я плох и не хочу таким быть». Поэтому только так — в настоящем времени и безапелляционно. Плюс — то, что так привлекательно молодым: никаких семей, никаких обязательств… дерись — и ни в чём себе не отказывай. Судя по той златовласой красотке, чьё юное тело мне только что довелось примерить, из всех твоих идей именно эта пустила самые длинные и мощные корни, — заметила она весело. — И вот тут сразу дальше — про тех, других, посмотри:

«Не берите пример с волшебников, которые живут созерцательно, надеясь на свои догмы и лживую нравственность.

Они считают нас недолюдьми — мы считаем себя сверхволками. Все, что знают и умеют они, умеем и знаем мы. То, что знаем и чувствуем мы, им не дано познать и почувствовать» — ты снова принизил тех, с кем им предстоит бороться, а слабый враг — враг нестрашный. Причём ты не просто заявил, что вы сильнее — о, нет! — она подняла вверх указательный палец, словно подчёркивая свои слова, — ты сказал, что у вас есть всё то же самое, что у нас — плюс ещё что-то. А когда у врага есть только то, что есть у тебя — а у тебя ещё что-то сверх, кто выигрывает? Верно. Ты, — она улыбнулась с таким торжествующим видом, словно сама написала всё это. — Однако дальше ещё интереснее…

Она протянула Скабиору почти опустевший стакан — и он, вставая и быстро наполняя его ощутимо подрагивающими руками, никак не мог выкинуть из головы это его почти оглушившее «нас». Нас, волшебников... Быстро и неровно вздохнув, он, протянув стакан Рите, вновь опустился на край кровати и попросил жадно:

— Ну, продолжай!

— «Нас травили и мы горели в огне — но вышли из него живыми и сильными, и, если потребуется, шагнем в него снова, не ведая страха. Нам плевать на проклятия, осуждение и непонимание толпы, мы не просим пощады и не даём её.

Все, что они имеют — их предел.

Все, что имеем мы — наше средство к достижению большего.

Взять у них то, что нам полагается — наша задача», — прочитала она, улыбаясь. — Это уже почти что стихи — вслушайся, какой ритм. Люди уже взбудоражены, взвинчены и воспринимают тебя, как оракула, а твои слова — как истину. И что делаешь ты? Ты делаешь круг: ты вновь, как в самом начале, напоминаешь им о том, что было в прошлом — но теперь это прошлое имеет окраску, оно горькое, но почётное: «нас травили и мы горели» — это горько и вовсе не стыдно. А потом переходишь к настоящему и почти сразу к будущему — сказав мимоходом, что противника вы, конечно же, победите, потому что он уже выдохся, а вы ещё толком даже не разогрелись. Однако же, если у кого-то возникнут внезапно сомнения в дозволенности подобных действий — ты заранее даёшь им дальше ответ, опять напоминая им, кто они: «Мы не добры, не злы и не безразличны — мы эффективны, стремительны и свирепы, как сама природа. И мы не будем ждать её милости — мы придём в их дома и возьмем все, что наше по праву». Всё — они твои, с потрохами, ты объединил их с собой, и теперь они, глядя на себя, будут видеть тебя, ну и наоборот, разумеется. И вот тут, когда, наконец, они у тебя в руках и готовы рвануться и побежать тогда, так и куда ты прикажешь, ты сообщаешь им самое главное: вашу программу:

«Мы заберем их детей и сделаем их частью своей стаи. Новая кровь — способ нашего выживания — поэтому кусайте их юными, растите вдали от родителей, в ненависти к волшебному стаду. Учите их убивать и делайте сильными. Пусть с каждой луной нас становится больше. Мы соберемся в единый кулак — и сокрушим любого.

Наша сила — в единстве! Наше будущее — только в наших руках».

Рита, зажав листок и стакан коленями, медленно и громко зааплодировала — а ему вдруг захотелось оказаться сейчас как можно дальше отсюда — так далеко, как только возможно. Он не назвал бы это чувство стыдом — но если бы он сейчас встретил себя вот того, кто тогда так искренне сочинял всё это, то, не задумавшись ни секунды, сдёрнул бы штаны и так высек, чтобы никакие заживляющие не помогли. Они ведь до сих пор во всё это верят — теперь, когда мир стал совершенно другим и… Он вдруг задумался, почему же, если он сам действительно верил во всё это, он никогда никого специально не обращал? А главное — почему от него этого ни разу не потребовал Грейбек? А ведь он отлично знал это — знал и даже шутил пару раз, что у его адъютанта другие задачи — а желающих обращать тут достаточно. Почему?!