Обратная сторона луны (джен)

Первое, что сделал во вторник мистер Квинс — запросил в Подразделении Тварей у своих вечных коллег и идеологических оппонентов в Бюро Регистрации Оборотней данные на детей с указанными в полученной накануне анонимке характеристиками: девочка пятнадцати лет и мальчик четырнадцати. Те, как ни странно, ответили быстро — и к полудню у него был список из нескольких подходящих под описание семей, с которым он и отправился к Спраут — и, получив от неё добро и воодушевляющее обещание помощи и поддержки, отправился по первому адресу. Лично, а не используя каминную связь — убеждая себя, что попросту неприлично говорить по камину о таких серьёзных вещах, но в глубине души зная, что отчасти попросту сбегает от второй день крутящихся в отделе Скитер и её ассистенток, которые ужасно смущали его.

Повезло ему не сразу, но он всё же добрался до безутешной миссис Монаштейн как раз к файф-о-клок, и был, конечно же, усажен за покрытый скромной, очень чистой и мягкой от старости льняной скатертью стол. Чайный сервиз сделан был, кажется, в позапрошлом веке, сам чай — не слишком-то крепок, и к нему не было ни молока, ни сливок — одно лишь крыжовенное варенье. Миссис Монаштейн, узнав, кто он и по какому делу, разохалась, разрыдалась, облобызала его в обе щёки (ужасно этим смутив) и, наконец, поведала ему печальнейшую историю своих несчастных племянников, бесследно пропавших несколько недель назад.

Просидел он у неё часа два — всё равно уже не имело особого смысла возвращаться на службу, ибо в такое время там никого уже не было — и простился с ней, готовый, что называется, землю рыть носом, чтобы помочь несчастной и такой милой пожилой даме.

И утром встречал Спраут у дверей её кабинета.

Та, выслушав его, снова пообещала своё содействие — и, едва он ушёл, села что-то писать. Письмо, видимо, вышло весьма убедительным, потому что перед обедом она, развернув очередной самолётик, довольно сверкнула глазами и куда-то ушла — а вернувшись, немедленно вызвала к себе мистера Квинса и велела ему пригласить миссис Монаштейн к ним в отдел завтра утром к половине девятого. Квинс, очень смущаясь, напомнил ей о тяжёлом душевном и физическом состоянии несчастной и передал просьбу, высказанную в ответ на его уверенное предположение, что в самом ближайшем будущем она должна будет явиться в министерство. Она просила позволить ей сделать это в сопровождении добрых друзей семьи, которые так переживают и поддерживают её, а ещё помогают искать её несчастных племянников.

Вот так в четверг утром в приёмную Помоны Спраут и нагрянула весьма колоритная делегация — феерическому появлению которой предшествовало весьма насыщенное и необычное утро.

Скабиор был на месте — в доме миссис Монаштейн — уже в восемь утра. И, увидев хозяйку, обалдел — ибо она выглядела лет на тридцать старше и одета была раз в сто, на его взгляд, безвкуснее. Он видел уже, конечно, эту пепельно-розовую мантию — прежде всего на Эбигейл, на которой она, даже подогнанная по размеру и фигуре и с вывернутым внутрь пустым рукавом смотрелась так же нелепо и дико, как накрахмаленная вышитая скатерть на пне у лесного костра. Когда он проводил Эбигейл в лагерь, он ожидал насмешек и шуток, или, в крайнем случае, недоумённых и косых взглядов, однако ничего подобного не было — глядели на неё изумлённо, но ни ухмылок, ни грязных шуток никто себе не то, чтобы не позволил, а, кажется, даже не помыслил об этом. А вот наряды для господ Ллеувеллина-Джонса и О’Хары, которые волчата носили по очереди, наоборот, вызывали шквал шуток и издевательств — не злых, но порой очень и очень обидных. Скабиор и сам едва удерживался от них, глядя, как вышагивает в строгом тёмно-синем костюме кто-нибудь из волчат, очень стараясь не заляпать его грязью и, главное, не порвать.

Сейчас же все детали гардероба были на своих настоящих владельцах — и миссис Монаштейн превратилась в этом неярком розовом безобразии в какую-то нелепую пародию на фею из маггловских сказок, причём без всяких заклинаний и даже грима.

— Ох, мои бедные деточки, — проговорила она, прижимая подрагивающие руки к горестно кривящемуся рту. Скабиор фыркнул — и осёкся под очень строгим взглядом сразу обоих господ.

Так они в министерство и заявились — и отправились сначала в Отдел по защите оборотней. Где их, к приятному удивлению, приняла сама Спраут… что стало для Скабиора огромным сюрпризом и почти шоком.

Помимо имени, внучка унаследовала от бабушки и внешность — не стопроцентно, конечно, но сходство оказалось достаточно сильным для того, чтобы Скабиор мгновенно, ещё до того, как услышал фамилию, узнал её. И обалдело замер, даже забыв вежливо поклониться, не говоря уж о том, чтобы банально представиться.

— Мистер Винд? — встревоженно спросила Помона Спраут, возвращая его в реальность. — Вам нехорошо?

— Я… не ожидал такого искреннего участия, — соврал он первое, что пришло ему в голову. — Видимо, вы сотворили чудо и заставили отдел работать по-настоящему, — галантно договорил он.

Спраут… Он вспомнил своего декана, вспомнил почему-то, как несколько раз на первом и даже ещё на втором курсе хотел прийти и поговорить с ней, рассказать и про мать, и про то, как это — проводить лето в таком месте, и попросить разрешения остаться в школе. Он был готов работать всё лето в её теплицах — да даже и не только в теплицах, вообще в замке, готов был мыть полы и даже слушаться Филча… но так и не решился — а на третьем курсе чувствовал себя уже слишком взрослым для таких разговоров, да и, проведя дома два лета, нашёл, куда можно оттуда сбегать. А потом всё это вообще перестало быть актуальным.

Удержаться от того, чтобы передать привет… кто она ей — мать или бабушка? — оказалось настолько непросто, что Скабиор сунул руки в карманы и сжал их в кулаки до хруста. Нет… не нужно. Не стоит бередить всё это… тем более, что он всё равно не увидит выражение лица своей бывшей деканши. А представлять всё это он себе и так может. Сколько угодно.

…И вот сейчас, когда Скабиор покидал, наконец, шумный коридор аврората — впервые явившись по собственной доброй воле в это недружелюбное к таким, как он, учреждение— он поймал себя на мысли о том, что уже позабыл и про Спраут… обеих, и про школу: слишком уж любопытным оказался разворачивающийся у него на глазах спектакль. И только в лифте окончательно пришёл в себя, да и то стараниями неугомонной Скитер, которая в своей привычной деловито-настырной манере попросила его дать комментарий к развернувшимся сегодня в аврорате событиям и оценить действия властей в целом. Он и дал — благо, это было вполне ожидаемо, и маленькую свою речь он давно приготовил. После чего они вернулись в кабинет к Спраут и та, буквально кипя от негодования, возмутилась, что это уже не первый раз, когда аврорат не утруждает себя ставить в известность о задержанных оборотнях их отдел — но сей раз случай вопиющий, ибо речь идёт о детях!

— Чтобы вот так с детьми — не представляю, кем надо быть! — яростно говорила она, невероятно сейчас напоминая Скабиору свою бабку — и это воспоминание не дало ему хоть сколько-нибудь поверить в её искренность. Впрочем, сейчас не имело значения, во что он верит — важна была видимость, и потому он, сделав соответствующее случаю выражение лица, поддакнул:

— А ведь полнолуние уже скоро. Которое и без того травмированные дети проведут за решёткой — мне довелось как-то провести там одно, я потом несколько дней отлёживался.

Миссис Монаштейн прошептала что-то совсем невнятное — и разрыдалась, обессиленно облокотившись на мистера Ллеувеллина-Джонса, который скорбно похлопал её по руке и протянул свой чистый носовой платок.

— Не будет такого! — решительно проговорила Спраут. — Да я весь Мунго поставлю на уши, все свои связи задействую — а они есть, уж вы мне поверьте, миссис Монаштейн! — но дети это полнолуние в камерах встречать не будут!

Проводив измученную старушку и скорбящих сопровождающих, Спраут подумала пару минут — и вспомнила, что, договариваясь с ней о присутствии в её отделе корреспондентов «Пророка», аккредитованных Министерством, вышестоящие люди из её Департамента обещали ей полную и всестороннюю поддержку. Она решила, что сейчас у отдела есть, наконец, шанс сделать что-то действительно значимое и важное для тех, кого они должны защищать — и с этими мыслями села писать министру.

И пока мадам Спраут писала министру гневное и подробное письмо, в кабинете Главного Аврора Гарри Поттера тоже шло совещание.

Проводив странную делегацию, Поттер вернулся к себе в кабинет, пригласив к себе Робардса, Вейси и Кута — и последний с порога спросил:

— И ты им поверил?

— Они, безусловно, такие же племянники этой мадам, как я Рундил Уозлик, — засмеялся тот. — Но в эту игру можно играть вдвоём… что ж, поиграем, — кивнул он. — Времени у нас мало — садитесь и давайте подумаем, что мы можем сделать здесь и сейчас.

— Я бы допросил уже намозолившего всем глаза мистера Винда, — напористо сказал Вейси.

— О, непременно, — загадочно заулыбался Поттер. — Непременно…