Обратная сторона луны (джен)

Не менее регулярно он водил её и в «Белую Виверну» — не самый паршивый кабак (трудно соревноваться в этом плане с «Кабаньей головой»), больше известный, впрочем, как место встреч тех, кто предпочитал решать рабочие вопросы не за письменным столом и не за скрипучей деревянной конторкой, а в более располагающей для бесед обстановке. Однако этим промозглым декабрьским днём он оставил Гвеннит в «Спинни Серпент», строго наказав ждать его возвращения, и отправился в «Виверну» один. Ёжась от холодного дождя, попадавшего ему за шиворот, Скабиор почти что вбежал в таверну и, отфыркиваясь, высушил на себе одежду. Огляделся — и, заметив в одном из углов Флетчера, пошёл прямо к нему. Сел, трансфигурировал себе стакан, плеснул в него из стоящей на столе подозрительного вида бутылки и в несколько больших глотков выпил.

— Дрянь какая, — весело сказал он. — И почему ты всегда выбираешь подобную гадость? Что принёс?

— О, — довольно проговорил тот. — Тебе понравится! Но это редкая вещь, Скабиор, о-очень редкая! И дорогая. Но на любителя, — тот подмигнул ему и облизнулся.

— У тебя всё на любителя, — хмыкнул Скабиор. — Показывай.

— Не здесь, — таинственно проговорил Флетчер. — Редкость же! Поймают — сядем оба!

— Ну, ты-то точно не сядешь, — усмехнулся Скабиор. — С таким-то покровителем. За что он тебя так любит, а, Флетчер? Чем ты так дорог самому Гарри Поттеру?

— Так мы же воевали с ним вместе! — охотно начал свой вечный рассказ Мундангус Флетчер. — У нас же практически боевое братство было! — хвастливо проговорил он.

Скабиор слышал этот рассказ — в самых различных вариантах — уже раз сто, но, как и всегда, в нужных местах кивал, а в иных даже выражал бурное восхищение: подобные беседы всегда расслабляли Флетчера, и он мог рассказать заодно что-нибудь действительно интересное и полезное, например, где, как и кого можно по-тихому обнести. Обычно он хлебные места не сдавал, но время от времени, подпоив и расслабив его подобными разговорами, можно было его разговорить. Этим сейчас Скабиор и занимался: слушал, подливал тому в стакан странную жидкость, вероятно, видящую гордое звание «виски» в своих самых сладких мечтах, сочувствовал, восхищался… и выжидал.

И дождался. За ужин, правда, пришлось платить самому, но дело того стоило: Флетчер между делом почти выболтал пару адресов, и теперь осталось только сходить туда и осмотреться на месте. А ещё получить, всё-таки, ту вещь, ради которой они встречались.

Вещь оказалась старинным золотым подсвечником, причём весьма агрессивным: он первым делом попытался тяпнуть Скабиора за палец, но тот, отлично умеющий обращаться с подобными артефактами и всегда готовый к какой-нибудь подлости, вовремя отдёрнул руку и снова накинул на него тряпку, в которую тот был прежде завёрнут. И задумался. Золото стоит дорого — но, на самом деле, это не так хорошо, как может показаться на первый взгляд, потому что его цена резко сокращает круг потенциальных покупателей. Серебряные вещи куда как удобнее… а что оборотни боятся серебра — даже не враньё, а просто какая-то глупость. Конечно, серебро может им навредить — если попадёт внутрь, причём в тот момент, когда они не в человечьем, а в зверином обличье. Но в остальном… Когда-то в юности его очень заинтересовал этот вопрос, настолько, что, как только появилось аконитовое, он раздобыл его и проверил, выяснив, таким образом, что через шерсть серебро никакого вреда не причиняет, все рассказы о волшебных серебряных ошейниках просто сказки, и даже лизать серебро можно. А вот к открытой ране прикладывать его не стоит — эту жгущую боль он потом помнил долго, а крохотная ранка, к которой он тогда приложил заранее припасённую серебряную статуэтку, никуда после трансформации не делась и потом заживала очень долго и плохо.

Однако на сей раз ему досталось золото — и он сейчас размышлял, стоит ли вообще овчинка выделки. Разве что в «Ноггин и Боунс» отдать… хотя, конечно, эта вещь скорее для Борджина. И ведь тот возьмёт… Но цену занизит так, что смысла не будет. И Флетчер это отлично знает, иначе бы сам к ним пошёл и не терял процент на посреднике.

С третьей стороны, всегда есть магглы… хотя за такие штуки его по головке не погладит уже соответствующий отдел глубоко любимого Министерства. Если поймает, конечно. Да и это возможно лишь в случае, если он сообразит, как успокоить вещицу — а то магглы очень уж удивятся, если безобидный на вид предмет внезапно попытается им пальцы отгрызть.

Сторговавшись, в итоге, он отдал подсвечник обратно, пообещав отыскать покупателя, распрощался… и, выйдя на улицу, увидел сжавшуюся на ступеньках Гвеннит, по обе стороны от которой сидели два весьма неприятных подвыпивших джентльмена. Святая Моргана, ты позабыла вложить в голову своей дочери мозг? Или зачем-то сегодня его забрала? Что она вообще делает тут — велено ж было в борделе ждать! В чём дело-то? А главное — как выследила?

— Брысь отсюда, — рыкнул Скабиор, наводя на них палочку. — Или рисунок моих подошв я изображу прямо на ваших убогих лицах.

Те переглянулись — и отступили. Вопреки тому, что рассказывали порой о Лютном, драки случались здесь редко — чаще всё сводилось к такому переглядыванию, после которого обе стороны, как правило, расходились — ну, или дрались по-серьёзному. Скабиора тут знали — и, по большей части, старались не связываться.

— Ты откуда взялась? — он бесцеремонно поднял её за ворот — и отодвинулся, когда Гвеннит потянулся обнять и прижаться. — Что делаешь тут, говорю? Я тебе где велел ждать?

— Тебя долго не было… Я беспокоилась, — сказала она смущённо.

— И что? Ты когда шла сюда — ты чем думала? Что делать предполагала? Если обнаружишь меня в опасности? Тебе даже колдовать пока что нельзя! Ты соображаешь вообще? Ты понимаешь, что тебя могли изнасиловать прямо тут, на ступеньках — и никто бы не помешал — зато присоединились бы охотно? И мне бы пришлось уже по-настоящему драться? Ты идиотка совсем? — распекал он её, крепко держа за локоть и таща за собой по улице. — Я тебя больше вообще никуда не возьму!

— Прости! — заревела она почти в голос, но он давным-давно уже привык к её слезам и сейчас они только сильнее его разозлили.

— Ты понимаешь, что меня убить из-за тебя могут? Потому что, если девчонка сидит на улице одна — да ещё практически посреди ночи, до полуночи меньше часа же! — она ничья и не принадлежит никому? То есть тому, кто нашёл её первым? Хорошо, сейчас на тебя какое-то отребье запало — а если б нет? Почему я должен рисковать из-за твоей дури?

— Прости-и, — рыдая, повторила она.

— Ты же ведь много раз про Грейбека слышала? — распаляясь всё больше, зло спросил он.

— Д-да, — прошептала она испуганно.

— Напомни мне, кто это был?

— Оборотень, — отозвалась она еле слышно.

— «Оборотень», — передразнил он язвительно. — Этот оборотень, встреть он тебя тут одну, сожрал бы тебя в самом буквальном смысле этого слова — вот просто перегрыз бы сперва твое нежное горло, — он резко остановился и схватил её пальцами за шею, перепугав этим до полусмерти. — А потом, пока ты ещё была бы жива — потому что от этого умирают не сразу, а живут ещё пару минут — он бы отрывал от тебя живой куски мяса зубами, и ты чувствовала бы, как его клыки вонзаются в твое тело. Причём всё это — вовсе не обязательно при полной луне! Ты думаешь, у него тут не осталось последователей? Учеников и подражателей, Хель их забери? Пойдём, — он резко развернулся и потащил её обратно по пустому в такой поздний час переулку. — Я тебе покажу кое-что — чтобы ты не думала, что я тут на пустом месте психую.

Они быстро прошли часть Лютного и остановились у одной из улочек-лестниц, ведущих к Диагон-элле.

— Люмос, — поднял палочку Скабиор. — Вот, полюбуйся.

Гвеннит замерла, изумлённо разглядывая освещённую пламенем десятков маленьких свечек стену, на которую были наклеены старые плакаты и колдографии с изображениями знакомого ей по учебникам Волдеморта, а также тех, кто когда-то был Упивающимся Смертью и носил чёрную метку. Особенно много здесь было колдографий и рисунков Беллатрикс Лестрейндж — первые из которых представляли собой розыскные плакаты, во множестве выпущенные после массового побега этих чудовищ из Азкабана. Кроме изображений, здесь были стихи, посвящённые кому-то из изображённых на плакатах людях, свежие и уже сухие цветы и много-много свечей.

— Смотри хорошенько, — он встряхнул её за воротник, — и представляй, как один из этих двинутых почитателей-некрофилов — к коим, кстати, относятся и члены твоего школьного клуба — увидит тебя и вообразит себя духовным наследником покойного Фенрира Грейбека. Поймает, оттащит в какой-нибудь подвал — а там свяжет, — он вдруг бросился на неё и с силой прижал к стене, заведя её руки за спину и зажав их между стеной и телом, — бросит на пол, — он приник к ней так тесно, словно бы вправду собирался изнасиловать, и рванул на груди курку, расстёгивая её грубо и резко. Девушка смотрела на него в полном ужасе — он ухмыльнулся хищно и слегка отстранился, продолжая смотреть ей в глаза, а со стены напротив на неё со старого плаката глядело жуткое безносое красноглазое лицо. — А потом он сделает с тобой то, что делал Грейбек: поставит тебя раком и поимеет так жёстко, что порвет внутренности, а потом вспорет живот и намотает твои кишки тебе на шею, а затем вскроет грудную клетку, вытащит твоё еще трепыхающееся сердце — и вопьётся в него зубами… я как-то видел. А потом, как ни в чем не бывало, пойдет по своим делам, а ты останешься гнить в том подвале, — закончил он, остывая и передёргиваясь от отвращения. Отпустил Гвеннит, шагнул назад, вынул платок и обтёр её бледное, перепуганное, зарёванное лицо. — Так-то, девочка. Всё, застегнись — и поклянись мне, что никогда больше никуда тут без меня не пойдёшь. Во всяком случае, покуда не вырастешь и не научишься себя защищать.