Обратная сторона луны (джен)

Министр закончил зачитывать обвинения (незаконное проникновение в помещение, участие в ограблении в составе организованной группы с применением насильственных действий к охране, покушение на убийство представителей правопорядка и частных лиц, и, словно вишенка на пироге, — нарушение закона «О разумном ограничении волшебства несовершеннолетних») и затем перешёл к установлению личности и возраста обвиняемых. Уточнив имена сначала у них — и те, пусть и с небольшой задержкой, но всё же кивнули, то ли вспомнив «свою» фамилию, то ли подчинившись едва заметному кивку Скабиора — а потом и у их опекуна. Миссис Монаштейн отвечала почти спокойно — но её чуть подрагивающий голос и всё время комкающие платок руки говорили сами за себя. Да, она является их опекуном после смерти их матери, скончавшейся от драконьей оспы. Да, дети находятся на домашнем обучении — она сама педагог-ветеран из Волшебной академии драматических искусств (В.А.Д.И.), и она стояла чуть ли не у истоков этого замечательного учебного заведения (это заявление вызвало одобрительные взгляды старшего поколения судей), но теперь уже, разумеется, отошла от дел и обучает племянников, большей частью, самостоятельно. Да, несколько лет назад, весной, когда Сколь только исполнилось десять, детей обратили — потому-то они в школу и не поехали — в лесу, где те зачем-то решили поиграть ночью… На этих словах миссис Монаштейн тихо заплакала, и даже министр не стал расспрашивать её об обстоятельствах этой трагедии, тем более, что в этом сейчас уже не было никакого смысла.

Её слёзы вызвали в зале неоднозначную реакцию: Белби как-то болезненно поморщился, а потом замер, глядя куда-то в пространство прямо перед собой, и даже не отреагировал на очередную тихую реплику своего юриста. Моран хмурилась и смотрела с глубоким сочувствием на обвиняемых и мадам Монаштейн, с которой глаз не сводила и Августа Лонгботтом, Гринграсс почему-то выглядел чрезвычайно раздражённым, в отличие от его соседки, миссис Флетвок, в глазах которой явственно читалось сочувствие, смешанное с любопытством. Оллертон с Хортоном переглядывались, Огден недовольно кривился, Шаффик с Турпином переглядывались со странной досадой, Харкисс осуждающе качал головой, а Спадмор и Смит выглядели одинаково недовольными.

Председатель постучал молотком, восстанавливая тишину в зале, и снова дал слово мадам Уизли, которая казалась сейчас настолько холодной и собранной, что внезапно напомнила Поттеру МакГонагалл. Тем временем представитель Бюро регистрации оборотней, невысокий молодой человек в очках, очень неприязненно покосившийся при этом на Спраут с Квинсом, которые ответили ему не менее недобрыми взглядами, подтвердил факт регистрации Сколь и Хати как оборотней. Да, тва… то есть, дети у них зарегистрированы в количестве двух штук, пять лет назад, всё как положено…

Гермиона, казалось, полностью игнорирующая обвиняемых, разговаривала исключительно с их опекуном:

— Ответьте суду, мадам Монаштейн, принимают ли ваши племянники аконитовое?

— Конечно, — прошептала старушка — а вот сами детишки тут подкачали, состроив такие полные отвращения и презрения гримасы, что Гарри захотелось отвесить им обоим по подзатыльнику: ну нельзя же быть такими болванами! Не пять же лет, а пятнадцать! Неужто сами не хотят выбраться? Но нет, вроде бы ничего — никто, похоже, не обратил на это внимания… а может быть, просто списали на неприятный вкус зелья.

— Где они берут это зелье, миссис Монаштейн? Ежемесячно получают в госпитале святого Мунго?

Теперь поднялся мистер Маллет — отрекомендовавшийся семейным врачом самой миссис Монаштейн и обвиняемых, предъявивший суду свою лицензию и засвидетельствовавший, что аконитовое дети получали от него лично, потому что забирать его в Мунго было бы для них слишком тяжким испытанием: все эти взгляды, вы понимаете… а так же заверивший суд, что дети никогда не оставались одни в полнолуния — он лично всегда контролировал и трансформации, и приём Сколь и Хати зелья.

И пока половина судей кривилась, а вторая — кивала с сочувствием, Скабиор вдруг подумал с внезапным ужасом, что будет, если волчатам сейчас предложат три, скажем, пробирки, и попросят на вкус определить, в какой находится аконитовое — но нет, вроде бы, никто из присутствующих не высказал подобного намерения. Повезло… вероятно. Или и вправду никому не хочется их посадить?

Следующим свидетелем Гермиона вызвала Бэддока.

Допрос затянулся: она подробно и долго расспрашивала его, как и при каких обстоятельствах были задержаны обвиняемые. Малькольм выглядел сегодня непривычно строго для окружающих: он сменил пижонскую мантию на положенную чёрную с серебром форму, а в ухе вместо традиционной вычурной сережки красовался крохотный, едва заметный серебряный гвоздик. Малькольм отвечал подробно и очень собранно, практически отрапортовав, что, исходя из наблюдений, на территорию склада сперва под видом охранников в сопровождении мистера Мэтлока, который был под Империо, проникли двое грабителей, которые затем впустили ещё одиннадцать — однако при задержании были обнаружены лишь эти двое.

Следующим был Вейси — снова удививший Поттера своими короткими, без всяких деталей, ответами. Да, Конфринго в ящики дети кидали. Знали ли они, что там? Он не применял к ним легилименцию и ответа на этот вопрос дать не может. Пытались ли сопротивляться при аресте? Нет. У них не было такой возможности. Как вели себя в аврорате? Лично он полагает, они были в шоке: даже допросить их нормально не получилось. И этот ответ стал для Гарри вторым сюрпризом: ни слова о том, как они кусались и отбивались… к чему бы? Неужто его, Гарри, просьба «быть помягче, они всё-таки дети и не главные же зачинщики» сработала? Не ожидал он, совсем не ожидал подобного понимания от Вейси… надо же. Вот так работаешь рядом с человеком годами — а потом оказывается, что вовсе не знаешь его. Мысль же о том, что Вейси может играть на стороне министра, он сразу отмёл.

А Вейси было так плохо, что думать он мог только о том, чтобы его не вырвало прямо здесь и сейчас — пока он сидел, всё было терпимо, но стоило ему встать, как к тошноте добавилась боль в желудке и головокружение, такое сильное, что ему пришлось положить руки на стол, стараясь как можно более незаметно на него опереться. Какие уж тут детали… сесть бы — просто сесть бы и подышать, мерно и глубоко: обычно ему это помогало. Допрос, к счастью, закончился быстро — и, медленно и осторожно опустившись, наконец, на скамью, Вейси откинулся на спинку и даже глаза ненадолго прикрыл, не заметив одобрительный взгляд, который бросил на него Поттер.

А затем Гермиона вызвала свидетелем от защиты мистера К. Г. Винда, который был туманно заявлен в бумагах, как специалист по практической ликантропии.

Серьёзный и весьма представительный в этот день Скабиор (хотя и в своём пальто, которое всё равно уже стало его визитной карточкой, но с аккуратно собранными в хвост волосами и в белой рубашке со строгим тёмно-синим шейным платком и в тёмном жилете) поднялся и подтвердил, что трансформация в камере, даже и под аконитовым, является для любого оборотня тяжелейшим испытанием. На вопрос, почему он так в этом уверен, он рассказал, как это происходило с ним самим. И, хотя лично он в тот момент не мог себя контролировать, ибо аконитового в тот месяц не пил, однако не раз слышал рассказы тех, кто оказывался в камерах и переживал трансформацию под действием зелья. Мало кто из них удерживался от плохо контролируемых попыток оттуда выбраться.

— Аконитовое, — пояснил он, — конечно же, сохраняет человеческое сознание, однако и инстинкты никуда не деваются, и выносить маленькое замкнутое пространство всё равно становится выше наших сил. Большое — вроде подвала — другое дело, это вполне возможно. Но камеры в аврорате слишком малы — и удержаться там от самоповреждений подросткам, на мой взгляд, вряд ли возможно.

В зале зашумели. Гарри внимательно смотрел на лица судей — вполне возможно, среди них были те, кто пытался стравить с ним министра, а кому-то политический хаос был выгоден в принципе. Однако строить подобные предположения сейчас было бессмысленно и бесполезно, и поэтому он просто изучал реакции — а они были любопытными и не всегда ожидаемыми. И если сочувствие всех троих присутствующих здесь женщин — в том числе и Августы Лонгботтом — что к подросткам, что к их тётушке-опекунше было вполне ожидаемо, то тот же Гринграсс Поттера удивил, причём весьма неприятно: от кого, от кого, а от него он вовсе не ожидал такой почти неприкрытой неприязни к обвиняемым. Это от Огдена, известного своими консервативными взглядами, особого снисхождения ждать не приходилось, но Гринграсс… почему так? Гарри поймал себя на мысли, что, видно, не так уж они и далеко разошлись в своих взглядах с Малфоями — и брак Драко, который казался ему ещё тогда немного странным, хотя и не лишённым политической подоплеки, сейчас казался вполне закономерным союзом. Надо же…

Почему-то ему стало досадно: он уже привык опираться на непредвзятость Гринграсса и считал его человеком порядочным и объективным, а разочаровываться всегда неприятно, особенно в подобных вещах. Но что поделать… так — значит, так.

Чтобы понять, что для этих господ ситуация выглядела совсем иначе, нужно было быть ими и прожить ту жизнь, что прожили они. И для Гринграсса, и для Смита, и для Турпина эти дети, сидящие сейчас перед ними, как и все оборотни, ассоциировались прежде всего с теми тварями, кто шёл когда-то, восемнадцать лет тому назад, в школу убивать их — или же их детей. И не помнить об этом они попросту не могли.

Зато Харкисс, известный своей безапелляционностью, его удивил в обратную сторону: он явно глядел на детей с сочувствием, видеть которое на его худом, словно бы вырезанном из камня лице было непривычно и странно. Да и от Оллертона Гарри никак не ожидал сочувствия к обвиняемым — а вот поди ж ты… А вот по лицам Спадмора и Хортона понять было ничего невозможно — зато Моран внезапно буквально прожгла его, Поттера, таким взглядом, что Гарри, со всем его опытом аврорской работы стало не по себе: столько в нём было ярости и презрения.

Следующим место свидетеля занял МакДугал — подтвердивший, что при осмотре в аврорате следов ментального воздействия однозначно установить не удалось, что эмоциональное состояние детей является довольно тяжёлым, и лично он, как целитель, полагает, что встречать полнолуние в камерах им противопоказано.

Затем очередь дошла до специалиста из Департамента магических катастроф, маленького кругленького старичка, громовой голос которого стал для всех присутствующих полным сюрпризом. Он подробно и очень красочно описал возможные последствия взрыва, нарисовав такую жуткую картину, что окончание его выступление зал встретил звенящим молчанием — и даже Гермиона сделала секундную паузу, после чего очень вежливо поблагодарила его и с явным облегчением попросила снова присесть.