Обратная сторона луны (джен)

…Следующий день он проспал — повезло. Проснулся на рассвете вторых суток и потянулся блаженно, поняв, что в этот месяц судьбу обманул. Слабость не позволяла ему сегодня куда-то пойти — да и не хотелось… Зато уже можно было поесть, а потом лежать и читать, например, или предаться воспоминаниям.

А вспоминал он очень и очень многое — и чем дальше, тем почему-то больше. Даже то, о чём после войны старался не думать, и даже в какой-то момент решил было, что позабыл. Ан нет… память никуда не делась — и время от времени удивляла.

Как, например, сейчас. Рождество, что ли, грядущее так на него подействовало…

Он лежал в скудно освещённой бледным зимним светом избушке и глядел в маленькое окошко, в которое с кровати разглядеть можно было лишь кусок грязно-белого сейчас неба. Точно такого же, как в тот день — правда, весенний и достаточно тёплый — когда он впервые увидел Грейбека.

Было Скабиору тогда лет восемнадцать или девятнадцать, и первая их, случайная встреча состоялась в маленькой и дешёвой книжной лавочке в Лютном, где можно было отыскать почти всё: от запрещённых справочников по гербологии до странных маггловских книжек, которые порой могли напугать сильнее, нежели любые волшебные. Скабиор медленно двигался вдоль полок, разглядывая корешки книг и водя по ним пальцами, и в какой-то момент почувствовал, как поднимаются дыбом у него волоски на загривке. Не понимая ещё, в чём дело, он подобрался — ему показалось, что стало темнее. Он сощурился и увидел в конце прохода массивную мужскую фигуру.

И мгновенно осознал, с кем его столкнула судьба. Скабиор замер, зачарованно глядя на персонажа городских легенд, которые он так много раз слышал, и какое-то время совершенно бесстыдно пялился на него — и лишь когда тот подошёл совсем близко, спохватился, почтительно опустил глаза и вжался в полки, пропуская Грейбека, сжимающего в руках пачку каких-то ротапринтных брошюр. Проход, впрочем, был слишком узким, чтобы им разойтись спокойно, и Фенрир, проходя мимо юноши, вынужден был развернуться, бросив при этом на него тяжёлый, но одобрительный взгляд — и молча проследовал мимо, а дощатый пол мерно поскрипывал под его массивными ботинками в такт тяжелым шагам. Скабиор проводил его могучую спину глазами, а потом, влекомый шальным любопытством, пошёл туда, откуда Грейбек только что вышел, и долго рылся на тех полках, на которых остался его запах, однако сам ничего подобного не купил — литература оказалась политической, сложной и не слишком-то ему интересной.

Мимолётная эта встреча сыграла свою роль значительно позже — когда через много месяцев Скабиора привели к Фенриру уже непосредственно для знакомства. Он тогда совершил крайне неудачную кражу: и дом был не тот, и волшебник оказался непростой… В общем, Скабиора искали — не зная, по счастью, имени, но шли практически по пятам, и светило ему года три Азкабана, иначе говоря — верная смерть. И тогда кто-то из его знакомых оборотней, вникнув в эту сложную ситуацию, предложил представить его Грейбеку — предупредив, что тот, возможно, прикроет, да только цена за подобное покровительство будет весьма велика. Но Скабиор в тот момент был готов на всё — впрочем, говоря честно, даже если б и не был, всё равно согласился бы на подобное предложение с восторгом.

Ибо Фенрир Грейбек был живой легендой.

Чего только не рассказывали о нём! Действительность же оказалась ещё более впечатляющей: огромный лагерь в глухом шотландском лесу, целый городок из палаток, в котором была даже библиотека. Последняя, впрочем, особой популярностью не пользовалась и была почти в единоличном распоряжении юного Скабиора, который от нечего делать (хотя работы в лагере было достаточно, и он честно исполнял все возложенные на него обязанности) проводил там порой по полдня. Стариков в лагере почти не было — во всяком случае, дряхлых и немощных, так же, как не было там и увечных. Большинство обитателей составляли сильные мужчины, женщины и подростки, порой попадались почти что дети — но о тех разговор был особый. Своих тут почти не рождалось — и чаще всего, если такое случалось, и ребёнок не наследовал оборотничество (что происходило, на самом деле, достаточно редко — Скабиор с удивлением выяснил, что даже у обоих родителей-оборотней дети, как правило, рождаются, во-первых, простыми людьми, и во-вторых, это всегда только мальчики), он потом очень быстро исчезал куда-то, а с матерью или без — бывало по-разному.

В первые дни своего пребывания здесь Скабиор много бродил по лагерю и разглядывал здешних жителей, стараясь поменьше попадаться на глаза тем, кого с подачи Грейбека здесь знали, как серых охотников. Тот с гордостью звал их «хребтом своей стаи», и они, находясь на самом верху иерархии, помимо прямых, весьма кровавых обязанностей, следили в лагере за порядком, пресекая нарушения быстро, тихо и, порой, довольно жестоко. Впрочем, настоящих конфликтов в лагере почти не возникало — а те, что случались, чаще всего сами собой разрешались при приближении «серых». Никаких знаков отличия они не носили — но их было не так уж много, а в лагере все знали друг друга хотя бы в лицо. Большинство из них были мужчинами, но встречались и женщины: взять, например, немолодую уже, коротко стриженную седую «волчицу» — они все здесь называли себя волками, слово «человек» было тут, скорее, ругательным — со шрамами через всё лицо, которую опасались и уважали почти так же сильно, как самого Фенрира или маленькую, худенькую и хрупкую, словно фарфоровая статуэтка, блондинку с нежным, хотя и не слишком красивым лицом, которая как-то на глазах у Скабиора с лёгкостью разняла пьяную драку, не получив при этом ни единой царапины.

Но эти женщины Скабиора не интересовали совсем — ну, или он просто запретил себе даже думать о них — и он предпочитал общаться с кем-то попроще, тем более что его собственное положение в Стае, каковой они все себя и считали, поначалу было, конечно же, в самом низу. Он не возражал, хотя и не радовался такой ситуации, однако сделать тут ничего не мог и просто жил, как умел, не забивая себе подобными мелочами голову — чем, сам не зная того, заметно от большинства отличался и чем, вероятно, и обратил на себя внимание самого Грейбека. Этим — но в большей, конечно же, степени своим интересом к библиотеке.

Дело было в том, что, как Скабиор с удивлением обнаружил, далеко не все оборотни здесь были хотя бы грамотны — и уж, тем более, мало кто воспринимал чтение, как занятие приятное или хотя бы полезное. Посему поначалу над его пристрастием к книжкам здесь насмехались — ровно до того дня, когда он, загнанный в угол и доведённый этим до точки кипения, не выхватил палочку… и не обнаружил, что, оказывается, хотя и проигрывает многим оборотням в обычной драке, сильней большинства в колдовстве. Ту битву он выиграл — и, как ни странно, как зачинщик, не получил никакого внушения от «серых», один из которых, высокий жилистый мужчина средних лет с глубокими шрамами на щеках, пронаблюдал её от начала и до конца, однако вмешиваться не стал и по её окончании бесшумно растворился среди деревьев.

А через пару дней подошёл к Скабиору и, мазнув по нему равнодушным взглядом, позвал присоединиться к ежеутренним боевым тренировкам, приведя этим молодого человека в щенячий восторг. Который развеялся, когда его просто вынесли едва ли не с половины первого же занятия — никак, впрочем, это не комментируя. Пару дней Скабиор отлёживался — его не трогали, но и не помогали никак, впрочем, он и не нуждался в каком-либо особом уходе — но, поднявшись, упрямо вернулся, и никто и не подумал его никуда прогонять. В итоге лучшим бойцом он так и не стал, но держать удар научился неплохо, крепко усвоил основы защиты, а главное — узнал многое о собственных слабых и сильных сторонах.

Времени эти занятия отнимали порядочно — ибо, чтобы выглядеть на них если уж не прилично, то хотя бы не позориться, как в первый раз, приходилось заниматься и вне их, самостоятельно — однако на библиотеку время Скабиор всё равно находил. Там-то они с Грейбеком и увиделись в третий раз, и в первый — поговорили. Скабиор ужасно смущался и был от этого смущения слишком развязен и чуть ли не нагл — но то ли Грейбеку это понравилось, то ли он понял причину, только он и внимания не обратил на подобное возмутительное поведение, а начал расспрашивать юношу о том, что и почему он читает, назвал его, в итоге, толковым и взял к себе кем-то вроде секретаря или помощника, не освободив, впрочем, от обязательных для большинства проживающих в лагере работ. Виделись они редко, разговаривали и того реже, но постепенно встреч этих становилось всё больше, а разговоры затягивались — Грейбек оценил острый ум Скабиора и его отлично подвешенный язык, к которым со временем присоединились начитанность и своеобразное обаяние.

С этого момента положение Скабиора в лагере переменилось — он, совсем молодой, поднялся достаточно высоко и, пожалуй, уступал теперь только серым охотникам. В целом же, благодаря подобному покровительству он оказался вообще вне иерархии, ибо там, в основном, мерялись силой, а Скабиор ценился Грейбеком, прежде всего, как хитрый и умный парень с хорошей деловой хваткой, а ещё как весьма неплохой волшебник. Драк, кстати, в жизни Скабиора от этой перемены меньше не стало — скорее, напротив, его задирали теперь куда чаще, да и сам он, почувствовав себя намного увереннее, нередко лез на рожон. И вот тут его только палочка и спасала — потому что многие оборотни вовсе её не имели, что давало ему откровенное преимущество. Как-то один из зачарованных им противников пожаловался кому-то из «серых» — и получил в ответ насмешливое предложение обратиться с жалобой в «Комитет по защите оборотней», а потом и достаточно неприятное внушение, большей частью физического толка: волшебство здесь было дозволено, а если ты не умеешь ему противостоять — это исключительно и только твои проблемы.

Однако последствия у этой истории всё же имелись: через пару недель Грейбек, вызвав Скабиора к себе на рассвете, безо всякого предупреждения вывел его перед большой группой оборотней и сообщил и им, и ему, что отныне этот юноша станет учить их боевой магии. И остался — смотреть. Учитывая, что в группе было немало «серых», сказать, что Скабиору страшно, было бы преуменьшением, но он справился — и хотя руки у него дрожали, голос звучал уверенно, и урок, в целом, вполне удался. Позже, обдумывая, почему же Грейбек не предупредил его об этом заранее, Скабиор пришёл к выводу, что это было совершенно правильно: тот шок, который он пережил в первый момент, полностью лишил его самодовольства, которое, скорее всего, он испытал бы, готовься он к этому загодя. А чуть позже он понял, что является отнюдь не самым сильным волшебником здесь — хотя, действительно, одним из самых хороших — и понял, что на него взвалили, по сути, тяжёлую и черновую работу. И лишь много позже он понял, насколько, на самом-то деле, работа эта была и почётной, и важной — а тогда он расстроился и почти что обиделся, хотя, конечно же, не показал вида.

Однако, обижался он или нет, а работу свою делал неплохо — и, сам не поняв, как и когда, вошёл в ближайшее окружение Грейбека — не получив, конечно же, принадлежности к «серым», зато став практически адъютантом. И обалдел совершенно, увидев в первый раз своего вожака за чтением — задумчивого и в очках. Обычных на вид круглых очках, которые парадоксальным образом придавали его лицу ещё более зверский вид — даже при том, что в то время оно ещё мало чем отличалось от человеческого. Создавалось впечатление, что этот милый аксессуар он снял с трупа учителя, однако это было не так, и об особенностях волчьего зрения Скабиор узнал значительно позже. Сейчас же изумление юноши было настолько сильным, что он не сумел его скрыть — и Фенрир, заметив его, поглядел на своего молоденького сподвижника неожиданно иронично, усмехнулся, обнажая клыки, демонстративно поправил очки — и вернулся к чтению.

Вот так Скабиор, уже переселившийся к тому времени на свой остров, с началом второй магической войны прочно вошёл в штаб Грейбека, и, по сути, возглавил тогда же появившихся егерей, большинство из которых имели то или иное отношение к Тёмному Лорду, хотя формально подчинялись всё-таки министерству. Таким же образом Скабиор оказался в особняке Малфоев, впервые войдя в такой дом с парадного входа… и возненавидев волшебников вообще и ещё больше — аристократов. За их откровенные взгляды, в которых опасение не могло скрыть пренебрежения и брезгливости, за самоуверенность, за то, что они почти не скрывали, что просто используют их, оборотней, тёмных тварей, потому что, ну кто-то же должен сделать всю грязную работу. Однако время от времени в их глазах мелькал страх — прежде всего, перед Волдемортом, но иногда и перед ними, оборотнями, в особенности, конечно же, перед Грейбеком.

Который, если уж быть до конца честным, к тому времени уже и самого Скабиора порою пугал — потому что всё меньше и меньше оставалось в нём человеческого и всё чаще и ярче в нём проглядывал зверь. Скабиора это и пугало, и завораживало одновременно — но пугало со временем всё сильнее. Теперь Грейбек мог порвать человека, не дожидаясь полной луны, и тот, хотя и не становился оборотнем в полном смысле этого слова, но некоторые черты их приобретал. Скабиор, впервые это увидев, задумался о том, хочет ли он сам стать таким же, и, в конце концов, ответил себе на этот вопрос отрицательно.

К тому же, чем старше Скабиор становился, тем неприятнее казался ему тот способ, с помощью которого Грейбек пополнял свою стаю и армию — а делал он это, с энтузиазмом проводя в жизнь собственный лозунг «Кусайте их юными!»: обращая детей, уже достаточно больших для того, чтобы обслуживать себя самостоятельно, но не доросших ещё до школы, мальчиков лет восьми-десяти, выбирая их из не самых дружных и благополучных семей. И обратив, приводил их с собой — и Скабиор не мог в какой-то момент не задаться вопросом, а не Грейбек ли обратил и его самого, однако спросить того напрямую не решился хотя бы потому, что не знал, что будет делать, если услышит в ответ «да».

Именно эти дети — волчата, как вслед за лидером звали их в лагере — смущали Скабиора со временем всё сильнее: сам он обращать не любил и сознательно никогда такого не делал, хотя и помнил несколько случаев, когда приходил в себя после трансформации с характерным и ни на что больше не похожим привкусом человеческой крови во рту. Он так и не узнал никогда, была она маггловской или волшебной, да и не хотел знать — надеялся только, что в любом случае никто из его жертв не выжил, но, в целом, не сказать, чтобы много об этом раздумывал. Волчата росли быстро — и вырастали жестокими и по-звериному злыми и, едва начав матереть, то есть, к совершеннолетию, боялись и безусловно слушались лишь Фенрира, и ему же лично были слепо преданы, порой превосходя даже его своей свирепостью и неоправданной, ненужной жестокостью.

Сам Скабиор в лагере научился убивать самыми разными способами, но предпочитал делать это быстро и чисто, используя или Самое Непростительное, как они называли между собою Аваду, или просто ломая шею. Кровь пьянила его, даже когда он пребывал в человеческом облике, и, стоило ей пролиться, остановиться Скабиор уже мог с трудом — а поскольку в бою лучше иметь трезвую голову, он старался кровопролития избегать.

По той же самой причине он обожал секс с женщинами в те дни, когда от них по естественным причинам пахло кровью — когда два самых возбуждающих аромата смешивались, он буквально лишался рассудка и испытывал возбуждение такой силы, что далеко не сразу научился хоть как-то ему противостоять и сдерживаться, не бросаясь на улицах на незнакомых или полузнакомых людей. Впрочем, Скабиор вообще любил женщин, разных и в самое разное время, и те отвечали ему взаимностью: он был отличным, хотя, порой излишне страстным любовником, наслаждающимся не только собственным удовольствием, но и чужим, и потому очень внимательным и изобретательным. Девочки — а большинство его любовниц были или шлюхами, или же, как и он, оборотнями — тоже любили его за это, а ещё за то, что с ним можно было легко разговаривать и дружить, и даже иногда рассчитывать на вполне конкретную помощь.

Так он и жил — не считая ни годы, ни деньги, с лёгкостью обзаводясь друзьями и женщинами, и ещё легче их теряя, и зная о своей жизни лишь то, что закончится она либо насильственно, либо в Азкабане. Ибо официальную работу он найти бы не смог — и никогда даже не пытался, живя кражами, сбытом краденого (своего и чужого), контрабандой да шулерством, и со временем начал получать удовольствие от такой жизни на грани, а потом и втянулся и полюбил, не желая уже для себя никакой другой.