Обратная сторона луны (джен)

Однако она ошиблась.

Он был дома. Когда она вошла, привычно не постучавшись, он сидел за столом и, кажется, даже не услышал её шагов — но когда Гвеннит подошла почти что на расстояние вытянутой руки, произнёс чётко и ровно:

— Пошла вон.

Она замолкла на полуслове и замерла. Потянулась привычно коснуться его плеча — он развернулся, встал, и вдруг схватил её за шею — страшно и больно.

— Пошла вон отсюда, — повторил он совсем чужим, неживым, ледяным голосом. — Убирайся. Ещё раз придёшь сюда — башку сверну. Я не шучу. Ни разу.

У неё задрожали губы, но ему было уже всё равно — он грубо, продолжая с силой сжимать её шею, вытолкал её к двери и потащил по ступенькам — наверх. Оказавшись на улице, отшвырнул с такой силой, что она упала навзничь футах в пяти от него.

— Не хочу тебя больше знать и видеть, — сказал он, наводя на неё палочку. — Ты такая же, как все остальные. Выметайся.

— Крис… я …

— Меня. Зовут. Скабиор, — чётко и яростно проговорил он. — Я считаю до трёх. Не уйдёшь — пеняй на себя. Раз…

— Подожди! — она, плача, вскочила и кинулась было к нему — и ударилась о выставленный им невидимый барьер.

— Два.

— Крис, пожалуйста! Я же извинилась, я просто…

— Три.

Взмах палочки — и с её рассечённого лба закапала кровь. Девушка вскрикнула и прижала руки к лицу, потом отняла их, посмотрела непонимающе на вымазанные алым пальцы…

— Пошла. Вон. Отсюда. В следующий раз будет хуже. Раз.

— Крис, пожалуйста…

— Два, — он поднял палочку.

И она аппарировала.

А он сел на землю — и, наконец, разрыдался. От ненависти к себе за то, что он сейчас с нею сделал, от боли её предательства, которого он должен, должен был ожидать, потому что они все такие — все люди… все всегда предают — всех, и все всех используют, он же знает это с самого детства… с чего бы этой девчонке быть исключением? Не с чего… Он ей, как был никто — так и остался… ей теперь повезло — с чего ей тащить за собой такой хвост, да и ему — что делать в этой её новой нормальной жизни? На кой он ей сдался — и на кой, главное, сдалась ему она? Никто никому ничего же не должен, верно? Вот и она, эта девочка — она ведь действительно ничего ему не должна. Он сам сто раз ей твердил это, вбивал в её глупую голову — вот, значит… вбил всё-таки. И вообще всё правильно и закономерно: волчата должны уходить… Она выросла отличной волчицей — и должна была когда-то уйти… да что же это такое? Что там внутри так может болеть? Почему?..

Он вдруг вспомнил, как однажды один давно уже мёртвый волшебник сделал с ним что-то жуткое, словно вселив в него ненадолго дементоров — вспомнил это ощущение жадной голодной пустоты, расползающейся внутри и растворяющей в себе самую его суть, саму душу. Словно он сам становился одной из этих чудовищных тварей… Сейчас он чувствовал то же самое — а ещё холод, звенящий холод внутри, от которого цепенели руки и ноги и, кажется, замирало сердце…

Он закричал, а потом завыл — так, как воют волки. Стало немного, но легче… совсем немного. Чуть-чуть. Он лёг на землю и вцепился в неё — так сильно, как только смог, всем, чем это было возможно: руками, ногами, ртом… На зубах захрустело, на языке шевельнулось вдруг что-то — его неожиданно пробрало отвращение, до костей, и стошнило…

Потом он очень долго лежал на земле, рыдая и в бессильном отчаянии стуча по ней то ладонями, то кулаками. Стемнело… Вместе с солнцем у него кончились силы, и он просто лежал и скулил тихонько, и теперь не бил, а, наоборот, гладил землю, словно искал у неё тепла и сочувствия.

И маленькую руку у себя на затылке он ощутил не сразу. Он вообще не понял и не заметил, как и когда девушка к нему подошла, как села рядом и как положила ладонь к нему на затылок — так, как всегда делала, утешая.

— Прости меня, пожалуйста, Крис, — тихонько проговорила она, наконец. — Я очень перед тобой виновата. Я тебя предала, — прошептала она. — Но я всё равно люблю тебя. Очень. Прости.

Он молчал. Говорить совсем не было сил… ни на что их у него уже не было. Даже прогнать её снова — и то он не смог бы. Их хватало только на то, чтобы лежать вот так и ощущать тепло, расходящееся по его заледеневшему телу от этой маленькой родной ладони.

— Я больше никогда тебя не предам, — прошептала Гвеннит, ложась рядом с ним на холодную мокрую землю и прижимаясь своей щекой к его затылку. — Слышишь? Никогда-никогда. И если ты меня сейчас снова прогонишь — я всё равно вернусь завтра. И послезавтра. И потом.

— Я не верю тебе, — с трудом выговорил он. — Больше не верю.

— Я понимаю, — она прижалась к его спине всем телом. — Я знаю, что натворила… но не может же быть, чтобы ты совсем никогда меня не простил… Хочешь, я вообще туда никогда не вернусь? Ни на какую работу? И вообще никогда не заговорю ни с одним волшебником?

— Рехнулась? — он даже вздрогнул от неожиданности и развернулся — она тут же обняла его за шею и спрятала лицо на груди. Снова плача. Откуда в ней в таких количествах слёзы берутся? Какой-то вечный источник, честное слово. — Хорош реветь, — сказал он, помедлив, и всё-таки обнял её — а самому при этом было так страшно и жутко, как будто он прыгает вниз с обрыва в незнакомое море — и бог весть, не размозжит ли башку о подводные скалы. И так же восхитительно, захватывающе хорошо.

— Кри-и-ис…

Ну всё… это надолго. Она рыдает, он гладит её по голове… всё как всегда. Только…

— Ну хватит, — он быстро склонился и прижался губами к её макушке. — А то я тоже сейчас зареву. Будет глупо.

Он поднял её лицо за подбородок — кожа на лбу так и была рассечена, и рана то ли кровила до сих пор, то ли вновь начала только что. Он задохнулся от накрывшей его при виде этого острой боли, судорожно схватил палочку и залечил её — Гвеннит удивилась только:

— Что ты, зачем? Сама пройдёт… мне вовсе не больно!

— Прости… извини меня, — у него тряслись руки, он откинул подрагивающую в них палочку и взял в ладони её лицо. — Я… ты меня разозлила. Ужасно. Я думал — убью тебя…

— Я понимаю, — кивнула она, тоже обхватывая его лицо ладонями. — Правда. Я такая дрянь, Крис…

— Да ладно, — он, наконец, улыбнулся, пока что одними губами. — Но ты… никогда так больше не делай. Я вправду убью тебя в другой раз, наверное. И сам сдохну. Там же.

— Я не сделаю. Правда не сделаю, Крис. Я клянусь.

— Балда ты, — он снова прижал её к себе, чувствуя, как тают холод и пустота, уступая место обычной живой усталости. — Да и я не лучше. Волчата должны уходить, когда выросли. Но я как-то не ждал, что это будет вот так…

— Я струсила, — прошептала она. — Я испугалась…

— Чего? — тихо спросил он, беря её на руки, как ребёнка, и прислоняясь щекой к её уже чистому лбу.

— Тогда — что… я не знаю, — с болью призналась она. — Что они… поймут, что… что я…

— Что ты знаешь такого, как я, — сказал он, вновь прижимая её с такой силой, что у неё хрустнули кости.

— Да, — еле слышно шепнула она — и поняла, что даже заплакать почему-то не может… Даже сейчас, у него на руках, её внутренности заледенели, и холод от них мгновенно распространился по всему телу — Гвеннит зажмурилась, задрожала и вцепилась в его руки с такой силой, что её коротко остриженные ногти проткнули его кожу до крови.

— Ну, — постарался он усмехнуться, — это понятно… я тебя понимаю. В самом деле.

Она отчаянно замотала головой, продолжая дрожать и всё сильней и сильней сжимать свои пальцы, и он, не понимая, что с ней происходит, и чувствуя только и звериным своим чутьём и человеческим своим сердцем, насколько ей сейчас больно, не выдержал и проговорил горячечно и почти умоляюще:

— Хватит, Гвен… нашла, из-за чего психовать. Всё же выяснили. Довольно. Ну хватит… хватит, пожалуйста, — он развернул её к себе и снова прижал — грудь к груди, сердце к сердцу. — Хватит, правда, — повторил он, запахивая на ней полы своего расстёгнутого пальто, в котором так и просидел эти сутки, даже не заметив, что не разделся, вернувшись. — Дурь же, если подумать. И я психанул не к месту.

— Я застыдилась — тебя, — наконец отыскала верные слова Гвеннит. От этого стало легче — во всяком случае, она, наконец, смогла разговаривать. — Мне стало стыдно… как будто ты — это что-то… грязное и… Кри-ис… я… как я… могла так…

— Ну, я, в общем, грязное, — с облегчением рассмеялся он. — И подлое. И вообще существо, — он опять засмеялся. — Не надо было к тебе подходить. У тебя там свой мир, и…

Он хотел ей сказать, что действительно понимает и вовсе не собирается ей мешать — и больше не обижается, но не успел — она закричала:

— Нет! — и отодвинулась от него с такой силой, что он едва удержал её в руках. — Нет у меня никакого отдельного своего мира!! Нет, слышишь?!!

— Слышу, слышу, — он даже испугался в первый момент, но потом сообразил, что это просто истерика — обычная, наконец-то, истерика, слава Мерлину. А то ведь было совсем жутко. — Не кричи так — меня оглушишь. Ну нет и нет, — он кивнул. — Как скажешь.

— У меня нет никакого своего мира без тебя! — повторила она яростно, заглядывая ему в глаза. — Ты слышишь меня?! Слышишь?!!

— Слышу, — несмотря на всю патетичность момента, ему стало смешно, и он заулыбался широко и немного глумливо. — У тебя нет никакого твоего мира.

— Ты… шутишь? Да? — поняла она вдруг — и растерялась. — Ты уже шутишь?

— А что мне ещё делать, когда ты вопишь тут на зависть любой банши? — уже откровенно расхохотался он.

— Ты… значит… простил меня? — замерев, спросила она.

Он вздохнул и ответил — очень серьёзно:

— Я поверю тебе. Сейчас. Но в третий раз — не смогу.

— Не будет третьего раза. Я обещаю, Крис. Правда не будет, — прошептала она, чувствуя, как, наконец, набегают на глаза слёзы и касаясь трясущимися руками его лица, проводя пальцами по лбу и вискам. — Я так испугалась, когда поняла, что наделала.

— Чего ты испугалась? — спросил он неожиданно грустно, привычно беря её за дрожащий сейчас подбородок. — Тебе же хорошо там. Это твой мир. Тш-ш, — он прижал палец к её губам, останавливая готовые сорваться с них возражения. — Я сейчас говорю очень серьёзно и безо всяких обид. Тебе хорошо там, Гвен. Я же видел. И меня это разозлило, — он усмехнулся и поправился: — Да просто взбесило! Но видеть-то я всё видел.

Она покачала головой, плача и глядя на него умоляюще.

— Не прогоняй меня, Крис… Пожалуйста, не прогоняй…

— Я не… тьфу, — он вздохнул, притянул её к себе и поцеловал в лоб — она обхватила его руками и замерла так, кажется, почти не дыша. — Никто никуда не гонит тебя. Но я не сумею так жить, Гвен. Я не из тех, кто будет сидеть под дверью и ждать, или отворачиваться при встрече на улице. Даже если я сам знаю, что это нужно, — честно добавил он. — Я готов тебя отпустить, но если ты со мной — то ты со мной всегда. Проблема в том, что тот твой мир тебе этого не простит — а я не прощу вновь отведённого взгляда. Так что придётся тебе выбирать, девочка, — сказал он, зарываясь пальцами в её волосы, кладя её голову к себе на плечо и снова запахивая вокруг неё полы своего кожаного пальто. — Всё и сразу иметь не получится.

— Я уже выбрала, — тут же ответила Гвеннит. — Я с тобой.

— А раз со мной — придумывай, как ты станешь объяснять наше знакомство, — сказал он насмешливо. — Как по мне, вариант с любовником не слишком удачен: так ты никогда ни с кем другим просто не познакомишься.

— Я не буду врать, — твёрдо сказала она. — Ты — мой, — она запнулась, подыскивая нужное слово.

— Твой кто? — засмеялся он. — Просто «мой» звучит как «любовник».

— Я не могу назвать тебя отцом, потому что все сразу поймут, что это неправда, — серьёзно сказала она, потеревшись щекой о его плечо. — Я скажу правду.

— Какую? — он снова почти что развеселился.

— Я не знаю, как это называется одним словом. И даже двумя, — вздохнула она. — Я просто расскажу, кто ты мне. Как ты не дал тогда мне спрыгнуть с моста. И как научил — всему…

— Плохая идея, — сказал он насмешливо, скрывая под этой насмешкой радость и удовольствие, тёплой волной накрывшие его от этих её слов. — Проще повесить на себя табличку «оборотень» и так ходить. А лучше татуировку сделать. На лбу.

— Все и так знают, — пожала она плечами — и, наверное, была не так уж далека от истины. — И я в любом случае не собираюсь ничего скрывать.

— У тебя на работе знают про это?

— Конечно, — кивнула она. — Я же исчезаю каждый месяц.

— То есть они знают, что ты оборотень — а ты сделала вид, что не знаешь меня? — медленно проговорил он.

— Крис, не надо, пожалуйста! — с вновь нахлынувшим на неё ужасом воскликнула Гвеннит, поднимая голову и заглядывая ему в лицо. Её снова затрясло, она замотала головой и, задыхаясь, заговорила: — Крис, Крис, пожалуйста! Крис…

— Ладно, — он глубоко вдохнул и закрыл глаза. — Но ты… умеешь, — он не договорил, что именно, накрыл ладонью её лоб, прижимая голову Гвеннит к своему плечу… и опрокинулся вместе с ней навзничь на землю. — Как же я устал, — проговорил он. — Хуже, чем после полной луны.

— Идём домой? — спросила она, впрочем, даже не шевельнувшись.

— Идём, — согласился он, тоже не двинувшись. И рассмеялся. — У меня сил нет уже никаких. Значит, так, — он всё-таки сел, поднимая и её тоже. — На будущее. Я — человек старый, и такие потрясения уже не по мне. Тебе ясно?

— Так больше не будет. Никогда не будет!

— Не будет, — кивнул он. — Потому что, если будет — я научусь закрывать аппарацию. Делают же это как-то. Вот я от тебя и закрою, — непонятно, в шутку или всерьёз пригрозил он. А потом вдруг втянул воздух судорожно, поднял лицо Гвеннит за подбородок и поцеловал глаза и лоб — и снова прижал к груди её голову. Они долго сидели так, почти что не двигаясь — а потом он сказал внезапно: — Ты когда была у родителей?

— Где? — она так изумилась, что даже плакать перестала. — Не помню… а что? Почему вдруг?

— Потому что, хватит уже на них дуться — не маленькая. Изволь зайти на днях.

— Зачем?! — ничего не понимая, спросила она почти что растерянно. — Крис, я же…

— Затем, — он засмеялся. — Я так сказал — этого недостаточно?

— Ну… нет, я… я схожу, если хочешь, — она по-прежнему не понимала — а потом решила, что это такое своеобразное наказание — он ведь знал, что она знать больше их не хотела и не видела, кажется, с самой школы. — Схожу, — повторила она уже веселее и попросила: — Пойдём домой?

— Ну пойдём, — он поднялся, пошатываясь и опираясь на её плечо — она тоже встала, взяла его за руку и повела за собой. — Ты как хочешь, а я сегодня напьюсь, — сказал он, входя в хижину и доставая из ящика запечатанную бутылку огневиски. — Хочешь — присоединяйся, полагаю, нам на двоих хватит.

— Мне на работу завтра, — виновато сказала она.

— Напоминалку себе наколдуй, — кивнул он, откупоривая виски. — Ты голодная?

— Я не знаю, — призналась она. — Напоминалку… а я не умею, — смущённо сказала она.

— На какое время? — он взялся за палочку. — Когда тебе надо там быть?

— В девять… можно на полвосьмого. Или даже на восемь.

— Ты пить со мной будешь?

— Буду, — кивнула она решительно. Он рассмеялся:

— Тогда на семь. И сообрази какую-нибудь еду — там было что-то, кажется. Поищи.

Она поискала — нашла только хлеб, печенье и совсем немного сахара. И вдруг поняла, что уже очень давно не ночевала здесь — наверное, с тех пор, как сняла собственное жилью. А ещё — что ни разу не позвала его в гости… Заходить заходила, но ненадолго, а потом всегда возвращалась к себе… Она огляделась — Скабиора никогда не отличала любовь к порядку, и сейчас это было очень заметно: комната выглядела почти так же, как когда её впервые увидела Гвеннит.