Обратная сторона луны (джен)

Какое-то время Скабиор молча сидел, просто глядя на рассыпанные на столе, словно карты из причудливой игральной колоды, колдографии — и понимал, что в этой партии он проигрался по крупному, несмотря на то, что сам же сдавал. Потому что врать Поттеру не имело смысла: тот попросту отконвоировал бы его отсюда, как задержанного, в аврорате допросил бы уже по всей форме и со всей положенной строгостью — и, наверняка, с лёгкостью получил бы от ДМП разрешение применить веритасерум, а то и легилименцию, и Спраут с её отделом защитников возражений бы по этому поводу не имели. Да и без этого права, примени он легилименцию — что сделал бы Скабиор? Подал бы в суд? Смешно… да и некому подавать было бы: один верный вопрос — и Поттер бы получил остывающий труп.

Соврав сейчас, он всё равно ничего не изменит: на их след вышли, их возьмут, с ним или без него. Он только себя погубит — непонятно, ради чего, потому что он им никто, и они ему уже давно, особенно с той поры, как изгнали Эбигейл с детишками, не свои.

И ведь все предают.

И фонд этот… Подростки, которые иначе отправятся вместе со взрослыми в Азкабан.

Да и он сам, наконец. И Кристи — его Кристи, который вырастет с крёстным-преступником, гниющим в Азкабане, да ещё по такому неприглядному делу.

Посидев ещё какое-то время, Скабиор выбрал несколько колдографий — молча и быстро, собрал их, сложил в стопку, после чего проделал то же и с остальными. Так же, не говоря ни слова, протянул меньшую Поттеру — и отвернулся.

У него не было даже сил сказать "убирайтесь!"

Никогда в жизни он не чувствовал себя так паршиво. Вообще, кажется, никогда. Руки, глаза и виски жгло, словно он держал их над костром — а потом этот жар захлестнул его целиком и следующее, что он ощутил, была обрушившаяся на него ледяная вода. Он, вскрикнув, вскочил — и увидел прямо перед собой изумлённое лицо Поттера, держащего в руках палочку, из конца которой и лилась эта вода.

Пахло гарью — Скабиор машинально посмотрел на свои руки и увидел, что от рубашки на нём остались лишь тлеющие лохмотья, а кожа обожжена, и на ней уже начинают наливаться первые пузыри. То ли от этого, то ли ещё от чего голова у него вдруг бешено закружилась — он покачнулся и упал назад, на тот стул, с которого только что встал.

— Это выброс, — проговорил Поттер, очень странно на него глядя. — Магический выброс. Вроде тех, что бывают в детстве. Вам есть, чем обработать…

— У вас есть ещё вопросы? — ровно спросил Скабиор. — Ко мне? По этому, — он кивнул на стол, где до сих пор лежали обе слегка рассыпавшиеся стопки колдографий, — поводу?

— Нет, — после секундной паузы ответил Поттер.

— Тогда мы закончили? — невероятно вежливо спросил Скабиор.

— Да, конечно, — Поттер молча собрал колдографии и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Скабиор схватил палочку, наложил на себя заглушающие чары — и заорал. Долго, громко, отчаянно — даже не до хрипоты, а до сорванного полностью голоса.

Потому что все предают, разумеется.

Но как же это, оказывается, мерзко.

…Скабиор пришёл в комнату к Гвеннит спустя пару часов — как был, в обгоревших остатках штанов и рубахи и с уже вздувшимися пузырями ожогов. Гвеннит, уже спавшая к тому времени, проснулась, увидев его, ахнула, побелела и, неловко уложив предательски подрагивающими руками спящего, по счастью, сына в кроватку, подошла к Скабиору, устало севшему на самый край её кровати.

— Что с тобой, Крис? — с ужасом спросила она.

Он мотнул головой:

— Не хочу врать — и объяснять не хочу тоже. Просто поищи что-нибудь от ожогов. И в ближайшие дни я буду в отвратительном настроении.

— Это мистер Поттер? — спросила она — и получила в ответ такой яростный взгляд, что вновь почувствовала себя перед ним четырнадцатилетней девчонкой.

— Я. Не. Хочу. Объяснять, — прошипел он. — Что непонятного?

— Извини, — прошептала она, тихо выскальзывая из комнаты в ванную — за аптечкой. А Скабиор подошёл к детской кроватке, осторожно вынул оттуда ребёнка и лёг на пол, положив его себе прямо на обожжённую грудь и прижав к ней такими же руками. Вошедшая и увидевшая это Гвеннит ничего ни говорить, ни делать не стала — просто села рядом с ним и сидела, покуда он не вернул малыша обратно и молча не стянул с себя обрывки одежды.

— У меня нет хорошего специального зелья, — сказала она совсем буднично, начиная мазать самые серьёзные ожоги. — Я завтра куплю на Диагон-элле. Это просто огонь, или зелье какое-то?

— Огонь, — коротко отозвался он.

Они замолчали — она тщательно смазывала его кожу, шепча обезболивающие заклинания, а он лежал на полу, раскинув руки и ноги, и смотрел в потолок.

Ведь все предают, да?

Все. Всех. Всегда.

— Оставь, — сказал вдруг он, перехватывая руку Гвеннит и притягивая её к себе. — Полежи со мной. И расскажи что-нибудь очень хорошее.

Она легла — его дочка, выдрессированная им когда-то так, чтобы не задавать ненужных вопросов, легла и привычно положила голову ему на плечо, не обращая никакого внимания на то, что пачкает волосы в мази и в сукровице из лопающихся от её тяжести пузырей. И заговорила — о том, как они с Кристи гуляли сегодня и видели в лесу полянку нарциссов, и она нарвала их и сейчас они стоят в вазе тут, на комоде — и заметил ли их Скабиор? Он не заметил — о чём мотнул головой, и она невербальным Акцио приманила цветы сюда и поднесла их к его лицу, давая ощутить их запах, свежий, живой. Потом вернула на место — и продолжила свой рассказ об их с Кристи дне. Скабиор почти не слушал — вернее, не вслушивался, ловя только ощущение — а потом повернул голову, поцеловал Гвеннит в лоб и сказал:

— Спасибо.

— Тут мазь стёрлась, — сказала она, поднимаясь на локте и кивая на его красное плечо.

— Мерлин с ней, — сказал он, закрывая глаза. — Намажь снова… и я буду спать здесь. Ты тоже, вроде, ложилась?

— Именно на полу? — уточнила она. — Дать хотя бы подушку?

— На полу, — подтвердил он. — Подушку давай. А сама ложись на кровать — и гаси свет.

…Они долго лежали в темноте — но спал только Кристи. Ни Гвеннит, ни Скабиор уснуть не могли: она — от тревоги, он — от бушующих в нём эмоций. С тех пор, как стая распалась, с тех пор, как они изгнали Эбигейл, он был уверен, что ему нет больше до них никакого дела… но если бы это было действительно так, он не мучился бы сейчас и сдал бы их с лёгкостью — тем более, выкупая этим, по сути, брошенных ими волчат. Они заслужили это — действительно заслужили, да и ему они дали вполне ясно понять, что знать его не хотят больше. И он согласился с этим, и тоже не хотел ничего про них знать. Почему же ему тогда сейчас так паршиво?

Просто они одной крови, нашёл он ответ. Он знал их — Гельдерика, Нидгара, Хадрат — когда те были ещё детьми. Помнил, как обратили и привели в стаю каждого, как ходили они, совсем дети, хвостом за Грейбеком, как пробовали, глядя на него, сырое мясо, как дрались — страшно, остервенело, до крови. Как слушали Грейбека, затаив дыхание. Как — очень редко, от силы по пару раз за всё время — он одобрительно трепал их по плечам или головам… Как заставлял их учиться — они все и читали, и писали, и травы знали, и зелья необходимые сварить могли… Они были когда-то Стаей — и пусть он давным-давно их покинул, родство это, оказывается, никуда не исчезло.

С другой стороны… ну, возьмут их. Посадят. Но ведь будет фонд, будет аконитовое в Азкабане — а дементоров там нет больше… что страшного? Кража — это не непростительные, ну, сколько им дадут — лет пять? А штраф фонд и выплатит — им останется просто досидеть и…

Он зажмурился от острой, почти физической боли. Да, всё правильно… Но…

Он не замечал, что плачет — а вот Гвеннит то ли почуяла это, то ли услышала; соскользнула с кровати на пол и тихонько легла рядом с ним, легко гладя его по волосам — и он, развернувшись, уткнулся ей в плечо и разрыдался. И если бы она спросила его, почему он плачет, он не сумел бы ей объяснить.

Но она не спросила… она хорошо научилась не задавать ненужных вопросов, Гвеннит.

* * *

Поттер же после разговора со Скабиором вернулся в аврорат, и оттуда уже камином сообщил Джинни, что сегодня ночевать не придёт. Кут оказался на месте — поприветствовал Гарри, налив ему кофе из большого кофейника, и шутливо поинтересовался, что это господина начальника принесло в субботний вечер на службу.

— Поселюсь тут… или разобью временный лагерь, — несколько через силу отшутился тот. — Раз уж мне всё равно всё самому приходится делать, — он положил ему на стол отобранные Скабиором колдографии. — Тебе нужны прежде всего они.

— А остальные пусть горят синим пламенем? — немного неудачно пошутил Кут.

— Некоторые уже, — кивнул Гарри. — Я у себя, если понадоблюсь.

Куда ему домой в таком настроении… А работа всегда найдётся. Она всегда помогала ему отключиться от эмоций, а сейчас это было нужно. Садясь разбирать рапорты и отчеты, которыми давно пора уже было заняться, Поттер думал о том, что сильнее всего его разочаровал не сам факт лжи мистера Винда, а то, что тот с такой лёгкостью поклялся крестником, которого, как до этого момента казалось Гарри, он искренне и нежно любил. Но есть, значит, вещи дороже — хотя, возможно, сам факт клятвы представляется ему до такой степени несущественным, что Винд просто не принимает её всерьёз. Все лгут — какая разница, как это делать? Обетов он не давал, клятва, строго говоря, магической не была… слава Мерлину, что не была — потому что, каким бы ни был крёстный, чем крестник-то виноват? Но ведь он и магическую даст с той же лёгкостью, с горечью думал Гарри, даст — и не подумает, чем это обернётся для мальчика. И ничего он, Поттер, тут не поделает, потому что Гвеннит его, конечно же, слушать не будет.

И, если уж быть до конца честным с собой, сможет ли он найти хоть один убедительный аргумент, чтобы возразить всем тем, кто так настойчиво отговаривал его делать ставку на Винда.