Обратная сторона луны (джен)

Из Хогвартса Поттер вместе с министром отправились прямиком в кабинет последнего — где тот развил чрезвычайно бурную деятельность, вызвав к себе секретарей и тех, на ком лежала ответственность за проведение сегодняшних мероприятий, и немедленно раздал множество распоряжений. Поттер же, ненадолго оставив его за этим занятием, успел буквально за четверть часа проверить Атриум, где у подножия воздвигнутого после войны монумента памяти была возведена сцена. Народу уже сейчас было много — Гарри внимательно окинул взором посты, отыскал в толпе дежурных авроров в штатском, оценил количество прессы, кивнул Ли Джордану, налаживающему аппаратуру для прямого эфира и, наконец, остановился взглядом на Скитер в привычном вызывающе-облегающем костюме, на сей раз пронзительно-малинового цвета. Поттер давно уже для себя отметил, что Рита могла служить отличным индикатором грядущих неприятностей и скандалов, однако лицо ее носило сейчас отпечаток скуки, что вселяло некоторый оптимизм. Ещё раз изучив обстановку, он вернулся к министру, вместе с которым отправился, наконец, в Отдел защиты оборотней.

Скабиор явился в Отдел уже в десять утра. Собираясь, он чуть ли не впервые в жизни пожалел, что у него нет какой-нибудь обычной одежды: или его любимый набор штаны-жилет-рубаха-шейный платок с пальто, или праздничная, нарядная мантия, купленная к свадьбе Гвеннит. А сейчас бы, на его взгляд, очень пригодился костюм, или хотя бы просто приличный пиджак… может быть, даже кожаный, задумался он, но лучше б, конечно…

Впрочем, думать о том, чего всё равно нет, было бессмысленно, и поэтому в отделе он появился в тёмных шоколадных брюках, тёмно-зелёном жилете и изящно повязанным под белой рубашкой зелёным с тонкой алой каймой шейным платком. Его ждали — и с порога усадили сперва подписывать все необходимые для Гринготтса документы, а затем — читать пресс-релизы.

Постепенно начали собираться и попечители. Первыми пришли Кафф с Флетвок — оба в превосходнейшем настроении, но если Лауренция выглядела просто весёлой, то сам Кафф сиял и буквально распространял вокруг себя волны радости и возбужденного предвкушения, и казалось, что сам воздух министерства заставил его помолодеть. Появившиеся почти сразу после него МакМиллан с Финч-Флетчли выглядели, наоборот, крайне серьёзными и тихо говорили о чём-то друг с другом. Следом в переговорную вошли Грейвз и Белби, который, увидев Скабиора, как раз закончившего с бумагами, оставил своего спутника, задумчиво присевшего к столу в одиночестве, очень тепло улыбнулся Скабиору и сам подсел, чтобы поговорить.

Скабиор умел держать лицо: отшучивался и улыбался, весело целовал руки Флетвок, пикировался с Каффом и вообще выступал в роли милого и очаровательного собеседника. А Варнава Кафф тем временем взял на себя роль персонального инструктора по взаимодействию с прессой и, усевшись рядом со Скабиором, с удовольствием вводил его в курс той роли, которую ему предстояло сегодня играть.

— Пресса любит несколько вещей, — рассказывал он. — Эпатаж и скандалы — но этого нам сейчас не нужно, и потому постарайтесь даже малейшего повода не дать. Остроумие — но с ним нужно быть осторожнее и соблюдать меру. Наконец, пресса любит раскаявшихся и вставших на праведный путь грешников — и это как раз наш вариант. Не переиграйте — и не дайте повода решить, что вы лжёте. А в целом, — закончил он, — поменьше говорите и побольше молчите с умным лицом. Вы сейчас настолько интересны, популярны и романтичны, что всё, что вы ещё не успели прокомментировать нашим СМИ за последние два года, будет, на мой взгляд, лишним. Улыбайтесь. Улыбайтесь — и давайте как можно более краткие ответы. У вас ещё будет время продемонстрировать своё ораторское мастерство.

Появление министра, чинно переступившего порог отдела в компании с Гарри Поттером около половины двенадцатого, стало для всех присутствующих огромным сюрпризом. А министр энергично жал руки попечителям и с особым энтузиазмом Скабиору, поздравлял Спраут с «великолепной инициативой и перспективнейшим начинанием», благодарил попечителей за проявленную гражданскую позицию и благородное решение принять такую ответственность на себя… и очень быстро умудрился едва ли не присвоить себе создание фонда. Скабиор в какой-то момент поймал взгляд Каффа — и едва удержался от неуместного смеха. Но, когда министр невероятно торжественно собственными руками прицепил ему на лацкан пальто блестящий бронзовый значок с эмблемой Министерства магии в виде литеры «М», призвав мистера Винда носить его с честью, сдержать смех стало задачей практически непосильной. Скабиор, опустив глаза, очень сдержанно поблагодарил господина министра за оказанную ему высокую честь (на этих его словах, кажется, даже Поттер отвлёкся от своего блокнота и покачал головой, а попечители так и вовсе дружно заухмылялись) и подумал, что буква-то ему досталась очень уж символическая. Из трёх первыми пришедших ему в голову ассоциаций: «Murder, Marauder, Moron»⁽¹⁾ последняя его характеризует точнее всего.

— …Однако меня крайне заботит пресса, — продолжал говорить министр, но Кафф его незамедлительно успокоил, сообщив, что уже взял этот вопрос на себя.

Делиться подробностями с окружающими он не собирался, однако уверенность его носила не голословный характер, а основывалась на его весьма продуктивной прогулке с Юэном Аберкромби.

Беседу, носившую приватный характер, Кафф позволил себе начать с расспросов о благополучии миссис и мистера Аберкромби, родителей Юэна, много лет назад променявших сырой британский климат на солнечное побережье Испании. Там они жили на прекрасной просторной вилле, и их регулярно навещали Юэн с детьми и супругой. Оттуда Аберкромби-старший и управлял всеми делами, и никакое расстояние не мешало ему вести их жёстко и успешно.

— Рад, рад, что ваши родители пребывают в добром здравии и замечательном настроении, — довольно покивал Кафф, беря Юэна, с которым они гуляли по набережной, под руку. — И очень бы не хотелось его испортить… Меня, признаюсь, ваш батюшка во гневе просто пугал, — доверительно сказал он, не желая замечать, как занервничал вдруг его собеседник. Аберкромби-младший знал Каффа практически всю свою жизнь и прекрасно понимал, что подобная откровенность ему совершенно не свойственна.

— А разве есть повод? — спросил Аберкромби удивлённо.

— Повод, малыш Юэн, к сожалению, всегда есть, — вздохнул Кафф. — Тебе ли не знать об этом, мой дорогой? — проговорил он, покачав головой. — Мне тут одна пташка на хвосте принесла очень неприятные новости, которыми мне бы не хотелось делиться со своим старым другом… Боюсь, твой батюшка будет сильно обеспокоен твоей любовью к прекрасным, но быстрым ведьмочкам на спортивных метлах — а главное, твоими долгами, которые имеют свойство расти. А уж когда он узнает, кому его сын задолжал… Я боюсь, как бы ему не пришлось променять солнечное побережье на наши туманы.

— Я разберусь, — нервно облизнул губы Аберкромби. — Это временно…

— Не сомневаюсь! — воскликнул с энтузиазмом Кафф. — Я ведь всегда в тебя верил! И хотя я и сам стал отцом довольно давно, я по-прежнему полагаю, что родителям не всегда стоит знать все наши тайны… И главное, чтобы твой небольшой секрет остался между нами, не так ли?

— Конечно, — обречённо кивнул Аберкромби, прекрасно понимая, что сейчас последует какая-то просьба, которую ему придётся исполнить.

— Видишь ли, малыш Юэн, — проникновенно заговорил Кафф. — Я имел честь быть приглашён присоединиться к одной весьма важной для нашего общества организации… и очень надеюсь на благоприятное освещение её деятельности в прессе. Ведь ты не откажешь мне в такой малости, правда? Тем более, что и дело хорошее… Я бы даже сказал, благородное.

— Буду рад помочь, мистер Кафф, — вымученно улыбнулся Аберкромби.

— Не грусти так, мой дорогой, — утешающе проговорил Кафф, похлопывая его по руке. — Пришлёшь Риту — а мы с ней сами договоримся. Получишь первоклассный репортаж — и мою, скажем так, признательность. И папино сердце будет спокойно… и всем хорошо. Это же главное, чтобы всем хорошо было, согласен?

…Ничего этого Кафф, разумеется, никому говорить не стал — но его обещанию «уладить все дела с прессой» мгновенно поверил и министр, и даже Поттер, который то говорил с кем-то по сквозному зеркалу, то писал что-то в своём волшебном блокноте.

К половине двенадцатого в переговорной отдела собрались все попечители — и Скабиор был искренне признателен Каффу, всё время находившемуся рядом с ним — хотя Андромеда Тонкс даже и не смотрела в сторону «лица фонда», ему было неуютно находиться с ней в одной комнате. Смущала его и мадам Лонгботтом — хотя, сколько он знал, поводов к этому не было никаких — и Морриган Моран. Но это ощущение Скабиор хотя бы мог объяснить: от неё веяло опасностью и ощущением силы, которая при необходимости с лёгкостью уничтожит любое препятствие и неумолимо направится дальше. И хотя ни одна из этих женщин не обнаруживала намерения с ним общаться, он почувствовал облегчение, когда около двенадцати все собравшиеся отправились в Атриум, где, поднявшись на сцену, министр начал, наконец, торжественное открытие празднества в честь победы.

Довольно быстро закончив привычную вводную часть, министр перешел к главному:

— Восемнадцать лет прошло с момента победы, — сказал он и патетично простер руку к монументу, — и за это время мы сделали многое для улучшения жизни всех социальных групп, — голос министра, усиленный Сонорусом, разносился под сводами Атриума с такой силой, что с лёгкостью перекрывал достаточно сильный гул толпы. — И мы не собираемся на этом останавливаться. Наше общество прошло большой путь, на протяжении которого мы искали решение той проблемы, которую, — министр понял, что начинает запутываться, и, сделав крохотную паузу, несколько театральным жестом прижал руку к своей груди и продолжил: — Мы, наконец-то, сумели решить и нашли способ справиться с последствиями той беды, от которой не застрахован, увы, никто, так как одна-единственная ночь может перечеркнуть всю жизнь. Министерство более не может закрывать глаза на эту социальную несправедливость. И вот к восемнадцатой годовщине победы мы с радостью объявляем о том, что при Департаменте магических популяций при поддержке достойнейших членов волшебного общества мы, наконец, основали фонд...

Пока министр изливал на собравшихся всю эту пафосную и необходимую чушь, Скабиор ощущал себя… голым. На него все смотрели… да нет, не так — на него глазели, и взгляды эти казались ему физически ощутимыми, липкими, стремящимися проникнуть не то, что под одежду, а забраться в самую его душу и изучить её, разобрать на кусочки. Он улыбался — до сведённых скул, до судорог в мышцах и до противной, ноющей головной боли. Он никогда в жизни не оказывался объектом пристального внимания такого количества людей, и ощущение это ему категорически не понравилось. Больше всего на свете ему сейчас хотелось куда-нибудь спрятаться — и никогда, никогда больше не выходить на люди. Но мало ли, чего ему хотелось… И он улыбался и кивал людям: чиновникам, журналистам, зевакам и даже замершим на постах сотрудникам ДМП, и единственное, что он позволял себе сделать — иногда переступать с ноги на ногу и нещадно сминать манжеты своей рубашки.

Наконец, министр завершил свою речь и торжественно вывел Винда на авансцену — и его тут же ослепили вспышки бесчисленных колдокамер, заставив его зажмуриться, но не согнав широкой улыбки с лица. Ибо после того, что он сделал ради этого фонда в субботу, было бы трусливо, смешно и глупо отступить перед какими-то сполохами.

— …И я представляю вам человека, проделавшего путь с самого дна и доказавшего, что при наличии доброй воли и, конечно же, нашей всеобщей поддержки можно изменить себя, свой образ жизни и стать достойным членом волшебного общества. Ибо, если это смог он, то, конечно же, смогут и все! — торжественно закончил министр. — Мистер Кристиан Говард Винд — распорядитель и, не побоюсь этого слова, лицо нашего фонда!

1) «Убийца, Мародёр, Придурок» — англ.

Вернуться к тексту