Обратная сторона луны (джен)

Строго говоря, предсказать попадание Люциуса Малфоя во все газеты можно было заранее, ибо он уже много лет имел привычку являться в Гринготтс каждый первый понедельник месяца. Бывал он здесь, разумеется, и в другие дни, но в этот являлся всегда — подвести баланс, переговорить с гоблинами, часто — купить или выставить на продажу какие-нибудь интересные или редкие камушки… В общем, первый понедельник месяца давно уже был для него устоявшимся банковским днём, и изменять этой традиции ради торжеств мистер Малфой полагал неразумным. В конце концов, бал должен был состояться лишь вечером, а он не девица на выданье, дабы начинать собираться с самого утра. Поэтому он спокойно вошёл в здание банка вскоре после полудня — и с удивлением обнаружил некоторое волнение на обычно спокойных физиономиях гоблинов.

Сказать по правде, некоторые слухи до мистера Малфоя уже доходили — точнее, он знал и об основании некоего весьма любопытного фонда, а также о том, где и когда торжественно сообщат о его открытии. Однако, по некотором размышлении, официальную часть министерских торжеств, традиционно проходившую в Атриуме министерства, Люциус в очередной раз решил пропустить. Он вообще старался не появляться в министерстве без крайней необходимости: в первые два года после войны он регулярно посещал его сперва в качестве обвиняемого, а позже — свидетеля, и ни то, ни другое не доставляло ему тогда никакой радости. Впоследствии же он бывал там с краткими деловыми визитами и ежегодно вместе с семьёй на посвящённых победе балах. Теперь же, после отставки Шеклболта, официальная часть торжеств утратила остатки того смысла, который изначально всё-таки в ней присутствовал, и сегодняшний небольшой демарш мистера Малфоя, который откровенно предпочёл компанию гоблинов торжеству в Атриуме, носил вдвойне провокационный характер.

Вспоминать, сколько сил, времени и, чего там скрывать, средств ушло после войны у мистера Малфоя на восстановление мирных отношений с гоблинами (которые после того, как почтенный Крюкохват имел честь погостить в его подвалах, настроены были не слишком-то дружелюбно), Люциус предпочитал просто не вспоминать. Так же, как не любил вспоминать о том, как приносил свои официальные извинения Крюкохвату и его семье. Но всё это того стоило — ибо теперь он мог вот так запросто вести непринужденную беседу с гоблинами, отношения с которыми, к его удивлению, после всех тщательно исполненных им формальностей ощутимо улучшились и даже потеплели.

Так что действовал в нынешний понедельник мистер Малфой крайне неспешно: сперва заглянул в собственный сейф, рассортировав там заодно некоторые вещи, а потом, вернувшись наверх, завёл неспешную беседу с одним из старших кассиров о преимуществах и недостатках хранения капитала в драгоценных камнях, а не в галеонах. Вот так Малфой, стоявший на весьма почтительном расстоянии, благодаря удивительному оптическому эффекту оказался запечатлён на одной из колдографий хотя и на заднем плане, но будто бы совсем рядом с героями дня, прямо за левым плечом мистера Поттера. Этот ракурс Бозо поймал совершенно случайно, но как было не поместить на первую полосу снимок, на котором мистер Малфой имел настолько самодовольный вид, что у любого, кто смотрел на эту колдографию, он вызывал смутные подозрения, что означенный господин приложил руку к происходящему.

Разумеется, Люциус Малфой узнал Скабиора. Узнал его сразу — потому что никогда не выпускал из вида тех, кто вдруг возникал на орбите мистера Поттера, а этот человек… вернее, НЕчеловек появился там весьма неожиданно и, конечно же, стал объектом самого пристального внимания мистера Малфоя-старшего. Пришлось даже порыться в воспоминаниях — причём далеко не только собственных — которые и позволили Люциусу вспомнить этого егеря, постоянно отиравшегося рядом с Грейбеком и вместе с ним пачкавшего грубыми ботинками паркет Малфой-мэнора. С тех пор он и наблюдал за ним — издали.

Сам же Скабиор его почти не заметил, мельком увидев лишь смутно знакомое лицо, но за вспышками колдокамер и громкими речами министра и гоблинов не успел подумать о том, где и когда его прежде видел. Да и не до того ему сейчас было — его ни на секунду не оставляли в покое, всё время прося встать как-нибудь по-особенному, повернуться, улыбнуться и пожать кому-нибудь руку. А ведь это был ещё далеко не конец…

Согласно следующему пункту дневной повестки их ждали во «Флориш и Блоттс» — народу там собралось так много, что им пришлось войти в магазин с чёрного хода. И началось то, что Кафф определил «поработать на публику», а Скабиор склонен был назвать земным адом — потому что здесь ему, наконец, пришлось говорить. Но не толкать речь, что он, по крайней мере, хорошо умел делать, а отвечать на вопросы, многие из которых по степени идиотизма могли бы сравняться лишь с отсутствием деликатности. Но он отвечал — улыбался и отвечал, и не это оказалось для него самым сложным.

Куда тяжелее было желание чуть ли не каждого подойти и потрогать его — в самом прямом смысле этого слова потрогать, просто подержать за руку и непременно удивиться тому, что она такая горячая и вся в шрамах. Подобная бесцеремонность со стороны детей его, в общем, не раздражала, однако взрослые, выражающие подобные желания, вызывали у него глубочайшее недоумение.

А пока его буквально тискали, слово какого-то диковинного зверька, министр, а потом и Спраут рассказывали о фонде и раздавали листовки и брошюры — и Скабиор, видя на лицах скорее любопытство, нежели отвращение, терпел и старался выглядеть как можно более мирным.

Но как же ему хотелось куда-нибудь спрятаться…

Впрочем, всю процедуру во «Флориш и Блоттс» Скабиор выдержал до конца — но, когда они отправились в Хогсмид, где в «Трёх мётлах» началось что-то вроде пресс-конференции, он почувствовал себя загнанным в угол. Ему уже даже сбежать не хотелось — ему вообще сил хватало только на то, чтобы вслушиваться в лившиеся нескончаемым потоком вопросы и отвечать как-нибудь соответствующе, а ещё удерживать на лице нужное выражение. А вопросы всё не кончались и не кончались…

Когда фокус внимания прессы, наконец-то, переключился со Скабиора на министра и Спраут, к нему незаметно подошла Скитер.

— Мистер Винд? — негромко сказала она. — Можно вас буквально на пару слов? Маленькое интервью для «Пророка»… прошу вас, — проговорила она со своей фирменной требовательной улыбкой и, подхватив его под руку, буквально потащила за собой. Останавливать их никто не стал — лишь несколько человек проводили Скабиора насмешливыми и полными сочувствия взглядами.

Рита затащила его в комнатушку, весьма смахивающую на кладовку, и, закрыв дверь, ловко развернула Скабиора к себе, а затем, прислонив его спиной, нахально и откровенно сунула его руку себе под юбку, под которой не оказалось белья, и прижалась губами к его губам. От её отчётливого возбуждения и азарта его будто накрыло горячей волной — и он буквально накинулся на неё, его жадные поцелуи сейчас больше всего напоминали укусы.

А когда всё закончилось, Скабиор едва не рухнул на колени от нахлынувшей на него тут же усталости — и Рита, усадив его на какой-то ящик, присела рядом и спросила очень понимающе:

— Тяжело быть всё время в центре внимания?

— Ужасно, — ответил он, опираясь локтями о колени и опуская голову. Глаза у него слипались, и больше всего Скабиору сейчас хотелось остаться здесь, в этой коморке, и просто посидеть в одиночестве и тишине.

— У тебя есть ещё минут пять… может быть, десять, — сказала Скитер. — Можешь подремать — не волнуйся о том, что я потом напишу. Тебе понравится. И привыкай.

— Да пиши, что хочешь, — вяло ответил он, закрывая глаза и с благодарностью облокачиваясь на Риту. — Мне сейчас всё равно. Мне даже плевать, как я сам сейчас перед тобой выгляжу.

— Очень прилично выглядишь, — сказала она, накладывая на него согревающие чары. — Хотя мне в какой-то момент показалось, что ты меня сейчас съешь. Ну, или, как минимум, откусишь кусочек.

— Если уж съесть кого — то тогда Поттера, — улыбнулся, не открывая глаз, Скабиор, чуть не ляпнув, что это он всё затеял, но успел вовремя прикусить язык.

— Почему именно Поттера? — заинтересованно спросила Скитер.

— Ему всё равно ничего не будет, — отшутился он, открывая глаза и растирая лицо ладонями. — Спасибо тебе. Действительно, это было очень кстати.

— Очухался? — усмехнулась она, внимательно оглядывая его и быстро приводя в порядок его причёску. — Тогда идём — осталось не так уж и много. Пусть люди ещё немного на тебя посмотрят — и, думаю, скоро тебя отпустят. Ты будешь на балу с дочкой?

Упоминание Гвеннит лучше всего остального привело его в чувство — он открыл глаза и, пристально поглядев на Скитер, сказал:

— Я хотел попросить тебя — если хочешь, буду что-нибудь должен за это.

— М-м-м? — вопросительно протянула она.

— Сделай так, чтобы колдография Гвеннит не попала в «Пророк»! — попросил он. — Или, если это никак не возможно, сделай как-нибудь так, чтобы её сложно было узнать… пожалуйста, — сказал он почти умоляюще. — Она вообще ни при чём. В Англии полно волшебников, которым есть за что меня ненавидеть — не хочу, чтобы они видели Гвен… Пусть мстят мне — но не через неё. Что ты хочешь за это?

— Сочтёмся, — улыбнулась она. — Я посмотрю, можно ли будет что-нибудь сделать… папочка, — она засмеялась и, встав, оправила свой заметно помятый наряд. — Идём, пока нас с тобой не поймали. И запомни: это был единственный раз, когда я с тобой целовалась: мне показалось, тебе надо размять лицевые мышцы.

Они вернулись почти так же незаметно, как вышли — и пытка под названием «общение с прессой и волшебным сообществом» продолжилась. В какой-то момент в этой бесконечной толпе он увидел знакомые лица — Лоренс и Лоис Керки махали ему руками, а, поймав его взгляд, дружно показали большие пальцы. Он кивнул им, тронутый нежданной поддержкой, и временно почувствовал себя лучше — словно оказался не в одиночестве, а в маленькой, но дружеской компании. Хватило этого ощущения, правда, не слишком надолго, однако всё же добавило ему немного сил.

К Скабиору всё подходили и подходили, и снова трогали, задавали, порой, весьма неприятные и нескромные вопросы, и он отшучивался, а когда юмора уже не хватало — просто улыбался, и ждал, ждал, ждал, когда же всё это закончится. И вдруг среди этого гомона он услышал очень тихий и неуверенный голос:

— А как с вами это случилось?

Вопрос задала юная девушка: полная, с не очень здоровой кожей и жидкими, стянутыми в тощенький хвост волосами, она смотрела на него очень сочувственно и серьёзно.

— По глупости, — честно ответил он. Отшивать это печальное чучелко ему почему-то не захотелось — возможно, потому, что в её взгляде не чувствовалось праздного любопытства.

— Моя старшая сестра так погибла, — сказала она. — В войну. Я была ещё совсем маленькая… а она взрослая. И я вот выжила — а она погибла… а меня даже не укусили, — добавила она почему-то совсем не радостно.

— Родители всё время вспоминают её, да? — понимающе спросил он. Девушка молча кивнула и тихо пробормотала:

— Вы извините. Я… пойду лучше, — она опустила голову, и её тут же оттеснил какой-то подросток, но Скабиор отодвинул его и быстро схватил девушку за край рукава.

— Хочешь — напиши мне, — сказал он ей. — В фонд — мне передадут. Просто напиши на конверте «лично».

— Я просто думала, — проговорила она, не поднимая на него глаз, — я Хогвартс заканчиваю в этом году. Вдруг у вас там есть работа... Есть? — спросила она, неуверенно посмотрев на него.

— Я думаю, будет, — кивнул он, сам не зная, что ей ответить. — Подойди лучше… иди сюда, — он решительно взял её за руку и, распихивая толпу, повёл было к Спраут, но остановился на полдороге. При чём тут, собственно, Спраут? Это его фонд, и он — его распорядитель. — Как твоё имя? — спросил он. — Я тебе напишу — после экзаменов. Или лучше… давай так: как только ты получишь результаты ТРИТОНОВ — напиши мне. Хорошо? Только я не уверен, что мы сможем платить тебе много, — предупредил он.

— Я понимаю, — кивнула она. — Я напишу. Обязательно. Спасибо вам, — она улыбнулась ему одними глазами — и, смутившись, немедленно вновь опустила голову.

— Имя-то назови, — повторил он — и отпустил её только после того, как получил ответ.

Его ещё долго мучили вопросами газетчики и рядовые посетители, набившиеся в таверну, словно сельди в бочку. И, когда, ближе к пяти вечера, всё, наконец, закончилось, и министр милостиво отпустил его «переодеться и передохнуть перед балом», настоятельно попросив «ни в коем случае не опаздывать», Скабиор впервые в жизни поймал себя на том, что не уверен, что ему хватит сил аппарировать.