Обратная сторона луны (джен)

Четыре с половиной часа допроса Нидгар перенёс тяжело.

Но куда хуже была первая в его жизни ночь, проведенная в каменном бездушном мешке, который назывался камерой. Советы Скабиора, конечно, работали, но в лучшем случае помогали не лезть на стену и не выть в бессильной тоске, на большее их не хватало. Невольно оттягивая момент возвращения в камеру, он медленно шёл по коридору, вглядываясь в бледные лица своих волков, почуявших его появление и подошедших к решёткам; стараясь держаться как можно увереннее, он мрачно размышлял о том, на что сейчас подписался. Аконитовое — это, конечно же, здорово, вот только сядет он лет на двадцать. И если одна-единственная ночь в камере вытянула из него, кажется, всю радость, что с ним станет за двадцать лет?

А ещё он не мог не думать о том, как же дети тут выдержали… сколько? Неделю? Выдержали — и не раскололись, ни слова не проронили, а ведь им же, наверное, много всякого обещали. А он, взрослый мужик, и без всяких записок почти готов был на сделку — да и не только он. Нидгар видел лица волчат, чувствовал их — и удивлялся, что никого из них пока не допросили. Их вполне можно было сломать — он бы даже мог сказать, с кого начинать. И сейчас не осудил бы за желание сдаться.

А дети молчали, как хелевы устрицы во время прилива…

И на смерть пошли. Так легко… Как там говорила Эбигейл? Золото для вас стало дороже крови? Ну… что ж поделать. Дороже. Вот только им здесь никакое золото не поможет…

Он в сотый раз вспомнил принесённую Скабиором записку. Помогут? Нет? Контракт есть контракт, конечно, но тут уж даже МакТавиш не сможет ничего сделать… да и что, собственно, в его силах? Скостить срок? На сколько? Пусть даже наполовину — пусть лет на десять. Но десять лет в Азкабане? Не видя солнца, не чувствуя дерева и земли? Сможет он выдержать? Нет?

Вечером принесли еду, в которой, наконец-то, среди бобов встретилось мясо — старое, жилистое и имеющее тот специфический дух, за который многие люди недолюбливают старую вываренную свинину. Но что плохо людям — хорошо для волков, и Нидгара этот яркий животный запах обрадовал и взбодрил. Ещё бы этого мяса было побольше… Он вылизал миску, в самом буквальном смысле этого слова, причём воспользовался для этого вовсе не хлебом, и во вторую свою ночь за решеткой спал куда лучше, чем в первую.

Впрочем, этому сну предшествовал долгий и трудный разговор с волчатами, которым он сперва долго рассказывал, как вести себя на допросах, а потом убеждал сознаться. Это оказалось не так уж и просто, но, в конце концов, они сумели обо всём договориться, и это, видимо, тоже поспособствовало крепости его сна.

А вот просыпаться было тоскливо. На завтрак дали овсянку, горячую и даже с явными признаками присутствия молока, но разве это еда для волка? Впрочем, Нидгар съел всё — а потом начались допросы, и ему было уже ни до чего. Он почти весь день просидел у решётки, провожая и встречая долгим взглядом каждого, кого уводили и приводили с допроса, и старался поддержать их хотя бы словом — но не был уверен, что у него это получается. Их допрашивали на порядок быстрее, и то, что Поттер лично провел допрос только первого, а потом, как выяснилось, передал эту обязанность темнокожему типу по фамилии Кут, Нидгара немного обрадовало. Хотя Хель этого Кута знает, конечно, каков он — но Поттер ему не понравился. Оказаться с ним на одной стороне было бы славно, а вот иметь такого противника было очень некстати. Они были, похоже, ровесниками, но внешне Поттер выглядел младше, однако силы в нём ощущалось с избытком — ну, так не абы кто, а убийца Тёмного Лорда. Конечно же, в нём должна быть сила.

Вот так весь день и прошёл — а вечером тишина, от которой так страдал Нидгар, взорвалась криками, руганью, острыми запахами азарта, пота, крови, возбуждения, ярости, пива и рыбных закусок, вслед за которыми явились и их обладатели.

Квиддичные болельщики.

Их решено было посадить в разные камеры, наложив на них чары расширения пространства. Свободными оставались лишь две, и одна из них предусмотрительно отделяла Нидгара от Муркрофтов — и он понял, что спать сегодня не доведётся, и дело тут было даже не в шуме, а в их возбуждении, которое передавалось ему, несмотря на стену. Пока готовили камеру, они стояли в коридоре — разгорячённые, распалённые, в синих мантиях клуба с двумя скрещёнными камышами, с разрисованными сине-коричневым лицами, и переругивались через весь коридор с ирландцами, которых заперли поближе к дежурным. В воздухе звенела густая англо-ирландская ругань, в тот момент показавшаяся Нидгару настоящим символом свободы, и он буквально прилип к решётке, смотря, слушая, нюхая — ощущая их всем своим существом. Но всё заканчивается — и тех, кто вот уже битый час отстаивал доброе имя «Паддлмир Юнайтед» загнали, наконец, в камеру, и, пригрозив наложить на всех Силенцио, если они не перестанут вопить, дежурные, наконец-то, ушли.

Нельзя сказать, что болельщики угомонились, но стали потише, и Нидгар, так и сидевший на полу у решётки, начал уже подумывать о том, чтобы лечь, наконец, на койку, когда его кто-то окликнул:

— Эй, друг, давно тут сидишь?

У Нидгара не было ни малейших сомнений в том, что отделённый от него тюремной стеной болельщик обращается именно к нему, но говорить ему с ним было не о чем. Он и молчал — а тот, подождав, сказал вдруг:

— А мы вот не думали, не гадали тут ночевать… хотели полюбоваться звёздами на озере Серой ведьмы.

Нидгар ушам не поверил. Тряхнул головой, сглотнул, переспросил севшим вдруг голосом:

— Что?

— Говорю, нас прямо из бара и загребли, — пожаловался невидимка. — А так хотелось проветриться! Я слышал, в мае особенно хорошо на озере Серой ведьмы, — со вздохом проговорил он.

— И… что? — глупо спросил Нидгар. — Там? На озере?

— Брачные игры русалок — это нечто, — сладострастно проговорил невидимка. — Рассказывали мне тут, как-то раз двух мальчишек за подглядыванием застал большой серый волк — да чуть их там и не съел, — заговорщически продолжил мужчина. — Правду говорят или брешут, как дворняги в Лютном?

— Правду, — тихо ответил Нидгар.

…Им с Гилдом было тогда по шестнадцать или около того. То озеро в Запретном лесу отыскал Гельдерик, и он же притащил туда своего приятеля — подглядывать за русалочьими брачными играми. Говоря объективно, зрелище было скорее впечатляющим, нежели возбуждающим, но много ли надо шестнадцатилетним оборотням для того, чтобы потерять от возбуждения голову? Просто смотреть у них выдержки не хватило, и взявшийся невесть откуда Грейбек застал их за весьма интимным действом, которым подростки всего мира часто сопровождают просмотр подобных сцен. Он устроил им такой разнос за неосторожность, они даже испугались, что он с позором выгонит их из стаи и готовы были к тому, что он выставит их на посмешище перед всеми, но этого не случилось: никто больше не узнал об этом смешном и неловком случае.

Когда Нидгар увидел записку Гельдерика, план товарища стал ему вполне ясен: помимо очевидных вещей, тот в самом конце добавил загадочную и способную заинтриговать любого неосторожного читателя строчку: «Полночь, озеро Серой ведьмы». Нидгар бы легко его понял, а если бы у озера в ближайшие дни появились авроры, значит, Скабиор все же сунул нос в записку, не ему предназначенную, и поделился с аврорами. А нет — значит, всё же осталось в нём что-то от того, прежнего Скабиора.

— Если просунуть руку сквозь решётку, можно дотянуться до соседа, — сказал невидимка, немедленно демонстрируя это — и Нидгар увидел покрытую тёмными татуировками мужскую руку, которую и схватил, сжав худощавые, чуть влажные и тёплые, пахнущие пивом и жареными сосисками, пальцы. Он вспомнил их обладателя: тот, ещё стоя в коридоре, держался ближе всех к его камере. Загорелый красавчик с буйными чёрными кудрями, бородкой клинышком и вытатуированными на руках дьявольскими силками. Надо будет своим рассказать — так будет куда легче дождаться Азкабана… а что будет там — Хель знает.

— Все ваши целы и невредимы, — быстро заговорил обладатель этой татуированной руки. — Одной даже удалось уйти, она и предупредила.

— Ха… она тоже цела? — с облегчением, почти радостно спросил Нидгар. Он никогда не любил Хадрат, но сейчас это не имело значения — главное, что ещё одна из них уцелела и на свободе.

— Цела, — ответил невидимый голос. — Кроме лагеря, взяли только лабораторию, схроны все целы — и твой приятель спрашивает разрешения твою долю в дело пустить.

— Пусть берёт всё, — ответил Нидгар. Зачем ему золото в Азкабане? А через двадцать лет… если он ещё проживёт их, они разберутся. Не хранить же деньги столько времени — а оставшимся нужно сейчас выживать.

— Скажу, — отозвался голос. — Слушай дальше. Азкабана не бойтесь — с вашими обвинениями одиночки вам не грозят, попадёте к ворью на средние уровни, вчетвером время приятнее коротать, да и мелочи всякие вам передадут. Через два года будет большая амнистия… продержитесь. Да и ждут там вас уже — свои. Теперь слушай, что надо от вас, — заговорил голос настойчивее.

— Я слушаю, — зачем-то кивнул Нидгар.

— Когда суд — не скажу, но затягивать с ним никто не будет: дело идёт очень тихо и быстро, похоже, никто не хочет поднимать шума. Да и не ищут они никого особо, на них и общество карг давит, ну и мы поднажмём. Так что своим скажи — пусть не дёргаются, никто их топить не будет. И сознаются в том, от чего отказаться не удастся, но лишнего на себя не наговаривают. И есть непосредственно к тебе дело, — голос запнулся, — ща.

Рука дёрнулась и исчезла — а через несколько томительных секунд голос продолжил:

— Детишки ваши, которые раньше попались, не слушают никого и тебя опознавать отказываются. Ты передал бы им весточку, — в пальцы Нидгара уткнулось что-то холодное. — Подвинься левее, — попросил голос. — И ниже на пару дюймов. О. Отлично. Давай! — бодро скомандовал он. — У меня зеркальце тут — обычное, вот и не отняли при обыске добрые люди… так-то мне тебя не увидеть, а вот отражение вполне. Нормально, пойдёт. Давай, скажи что-нибудь — а я воспоминание передам. И детишкам, и приятелю своему — а то он тоже там от беспокойства когти все уже сгрыз.

Отказываются… Эти Хелевы дети отказываются его сдать. Пойдут же, как соучастники, кретины малолетние! Должны понимать же, что за упрямство дебильное?!

А если они понимают?

От этой мысли ему стало совсем паршиво и тошно. А что, если они, на самом деле, всё понимают, а сдавать его всё равно не желают? Наверняка ведь им всё объяснили. Скабиор должен же был! Зря, что ли, он на допросе сидел? Он, вроде, как раз за детей и вписался… какого же Мордреда тогда они выкобениваются?

Он пытался себя накрутить — и не мог. Потому что ответ он знал — и знал так же, что сам бы на месте детишек сказал всё, как надо. А они вот упёрлись, глупцы маленькие…

Мордред и Хель, как же стыдно.

Никогда в жизни ещё не испытывал он такого стыда.

Даст Хель, и не испытает.

Нидгар стиснул зубы и на секунду задумался — а потом посмотрел туда, где, по его мнению, должно было находиться зеркало, и заговорил твёрдо:

— Сколь, Хати, это Нидгар. Послушайте меня очень внимательно, то, что я скажу, действительно важно. Вы лучшие, и сам Фенрир мог бы гордиться вами — вы сделали для стаи всё, что могли, и теперь пришёл черёд так же поступить и мне, и Асольву, и Гедде, Биллу, Кетилю, Мьёлль, Магни, Колле, Рану, Ньялю, Рагни, — он говорил медленно, словно пытаясь каждым именем вызвать соответствующий образ, заставить Хати и Сколь увидеть всех их. — Вы сами вправе решать, как относиться к Скабиору, но он тоже один из нас, — сказал он твёрдо. — Стая всегда уважала выбор каждого — и как там, на складе, вы сделали свой, и мы его с благодарностью приняли, так и сейчас мы хотим сделать свой, и от вас ждём такого же уважения. Я дал слово аврорам, что сам нашёл вас и сам привёл к Белби — а остальные тут ни при чём, и никто из них вас прежде даже не видел. Последнее слово за вами — вы достаточно взрослые, чтобы самим принимать решения — но вы должны выйти из зала суда свободными, за всех нас.

— Сильно, — сказал неизвестный, убирая зеркало, когда Нидгар закончил. — По-моему вышло отлично. Даже меня проняло.

— Надеюсь, послушают, — негромко ответил Нидгар.

Пока они говорили, шум в камере, куда заперли ирландцев, всё нарастал, и теперь достиг уже такого уровня, что дежурные, наконец, среагировали на него громким окриком — но стало только хуже, потому что в ответ ирландцы продемонстрировали весь свой богатый словарный запас и знание неофициальной генеалогии своих тюремщиков и британского Министерства магии в целом, заставив-таки авроров зайти в коридор.

— Извини, приятель, — торопливо проговорил невидимка, — я исчезаю. Не ровен час, кто заметит.

Рука исчезла, а голос затих, и Нидгар посидел ещё какое-то время у решётки, слушая спортивные речёвки и песни, пересел к другому краю и позвал:

— Билл! — и, дождавшись ответа, сказал: — Если просунешь руку сквозь прутья, сможешь до меня дотянуться.