Обратная сторона луны (джен)

Решиться на подобную откровенность Скабиору было не просто и по-настоящему страшно. Те секунды, что ушли на принятие решения, растянулись для него едва ли не на часы: он вспоминал старый, ещё для Гельдерика разработанный план с оборотным зельем и волоском регулярно посещавшего волчат целителя. Однако, заставив себя остановиться и ещё раз подумать, Скабиор пришёл к выводу, что подобное решение было бы слишком опрометчивым — а ведь именно его собственная неосторожность и излишняя уверенность в собственных силах и завели его туда, где он сейчас сидел. И тогда, с Гилдом, не стоило рисковать, а сейчас и подавно! Похоже, что с тем хаосом, в который превратилась в последнее время его жизнь, он потерял не только хватку, но и мозги, и квалификацию, перестав думать об очевидных каждому вору вещах. Поттер же не единожды говорил о том, что дом, где живут волчата, тщательно охраняют, и чар там должно быть до мордредовых кишок — и глупо предполагать, что ни одни из них не предполагают варианта с обороткой. Нельзя так рисковать, причём ладно бы только собой — но Эбигейл категорически нельзя подвергать настолько серьёзному риску! В конце концов, Поттер и так уже по самую макушку влез в это дело, и закрыл, и продолжает закрывать глаза очень на многое… да чего стоит хотя бы вот этот, нынешний разговор! Он явно не хочет скандала — а значит…

Поттер почему-то медлил с ответом — и заговорил после долгой паузы, произнеся очень мягко:

— Я слушаю.

— Помните, Нидгар сказал, что стая распалась, и часть волчат вынуждена была уйти, побросав вещи? — осторожно и нервно заговорил Скабиор. — Те, кого он обозвал трусами — хотя можно ли назвать трусостью желание нормально жить?

— Помню, — кивнул Поттер, делая неспешный глоток кофе и расслабленно откидываясь на спинку стула. Видя и чувствуя настороженность собеседника, он сам постарался выглядеть сейчас спокойным, расслабленным и как можно более дружелюбным.

— Ушли те, кто был против этого ограбления и против подобной жизни, — сказал Скабиор, отчаянно балансируя на лезвии между правдой, которую следует рассказать, и тайной, раскрыть которую — значит подставить под удар тех, чьё благополучие ему не безразлично. Он замер, бросив на Поттера быстрый, пронзительный взгляд: что он скажет, если его сейчас спросят, откуда это он знает такие подробности, когда со стаей он якобы не контактирует? С другой стороны, он же всё равно собирается, правда, пока не придумав, как именно, помочь тем, кто ушёл с Эбигейл, через фонд — а значит, так или иначе, о них станет известно. И то, что он знаком с ними, вряд ли удастся скрыть.

Но что ответить прямо сейчас на возможный прямой вопрос Главного Аурора, Скабиор не придумал.

Однако вопроса не последовало. Поттер просто кивнул и, доброжелательно улыбнувшись, просто подбодрил его:

— И?

Гарри не до конца понимал причину подобного беспокойства. То, что Скабиор до сих пор общался со стаей, перестало быть секретом с момента неприятного разговора, закончившегося ожогами — значит, дело, вероятно, было в другом, но в чём — Поттер пока до конца не представлял, только подозревая, что речь идёт о чем-то весьма деликатном.

А Скабиор слишком нервничал, чтобы вспомнить сейчас тот разговор — и думал только о том, как, с одной стороны, не навредить Эбигейл, и, с другой, как наименее болезненно донести до детишек такую жуткую новость. Однако Поттер выглядел совсем не опасно, внутренний охотник в нём сейчас не чувствовался, и Скабиор, слегка успокоившись, продолжил:

— Среди них есть одна… женщина, — он чуть было не сказал «волчица», но успел вовремя остановиться. — Её они выслушают. Она им… как мать, — закончил он очень тихо — и опять замер, весь подобравшись, словно готовясь то ли к побегу, то ли к прыжку, и Поттер с тревогой подумал, что подобное напряжение чревато новым приступом, и постарался сказать как можно легче и мягче:

— Это замечательная идея. Раз есть такой человек — бесспорно, лучше детям услышать подобную новость из его уст. Но я должен спросить вас: насколько вы ей доверяете?

— Абсолютно, — без тени сомнения ответил Скабиор. — Она не станет помогать им бежать.

— Ручаетесь за неё? — серьёзно спросил Поттер.

— Да, — так же серьёзно кивнул Скабиор.

— Я не могу разрешить это свидание официально, — помолчав, слегка улыбнулся Поттер. — Но, насколько я понимаю, у вас есть план.

— Есть, — кивнул Скабиор, уже немного спокойнее. — Я думал об оборотном зелье, — он сделал небольшую паузу, но всё же решился: — У меня есть волос целителя, который у них бывает — я думал так её туда провести. А потом так же вывести. Мало ли…

— Помнится, даже Дамблдор не сумел отличить находящегося под оборотным зельем человека от оригинала, — весело сообщил ему Поттер. — Но я думаю, вам следует остановить свой выбор на мадам Монаштейн, если она согласится вам поспособствовать. Она же имеет полное право в любое время покидать свой собственный дом, и её никто проверять точно не станет. И выглядеть это будет намного естественнее.

Поттер опять улыбнулся — и Скабиор тоже ответил ему, наконец, тем же.

* * *

Аппарировав в лес, Скабиор нашёл Эбигейл в её палатке — и, войдя, заявил прямо с порога:

— Их палочки... министерские их сломают.

— Расскажи подробнее, — кивнула Эбигейл, вновь размышляя о том, как же сильно он отличается от тех оборотней, к которым она привыкла за почти два прошедших десятилетия — и как похож на тех, к которым она когда-то пришла. Или это ей уже кажется… Это ведь было давно, да и сама она была тогда почти девчонкой — ей было двадцать, когда её обратили, и стаю она отыскала уже через четыре месяца. А что ей ещё оставалось, когда родные настойчиво попросили её отыскать другое жильё, а ни о какой легальной работе, конечно, не могло идти и речи? Она не жалела об этом — и не вспоминала о своих родных с того самого дня, как в последний раз закрыла за собой дверь их дома. Её приняла стая — и, покинув её, она поступила так же, как когда-то с семьей: закрыв за собой дверь, просто запретила себе о них думать.

Но Скабиор был не из них — он принадлежал к другой, прежней стае, в той, где она нашла своё место и по праву звалась Серой охотницей, и тот удивительный факт, что он почти не изменился за все эти годы, вызывал в ней что-то, похожее на ностальгию.

— Они останутся на свободе, — сказал Скабиор. — И даже компенсацию Белби они отработают у него самого... Но обойти закон о волшебстве несовершеннолетних никак не получится… и приговор там всегда один. Палочки будут сломаны.

Он замолчал, глядя прямо перед собой. Потом посмотрел на неё и попросил умоляюще:

— Поговори с ними. Пожалуйста.

— Они под домашним арестом, Скабиор. К ним не подобраться.

— Я проведу тебя, — настойчиво проговорил он. — Я знаю, как, это просто. Я мог бы рассказать им об этом сам, но боюсь сделать только хуже.

— Почему? — спросила она, слегка нахмурившись. Он всегда блестяще умел и объяснить, и успокоить, и даже утешить — неужто растерял все эти свои таланты?

— Они меня ненавидят, — он слегка улыбнулся. — И винят, по-моему, вообще во всём. Я не против — думаю, чужого винить всегда легче — но…

— Нет, — резковато сказала она. — Нет большей глупости, нежели лгать самому себе.

— Им и так очень паршиво, — возразил Скабиор. — И им нужен тот, кого бы они могли ненавидеть. Я помню себя в их возрасте — виновник нужен всегда. Я не против побыть в этой шкуре — но из-за этого разговора у нас с ними не выйдет. Они ведь и так почти всё потеряли — а теперь их лишат магии…

— Заведут новые палочки, — спокойно сказала Эбигейл. — Здесь, в лесу, никто отследить их не сможет — а найти контрабандную не проблема.

— Боюсь, в лес они вернутся очень не скоро, — мрачно проговорил Скабиор. — Им придётся работать на Белби много лет, прежде чем они расплатятся с долгом.

— Значит, им придётся проявить терпение и научиться ждать, — качнула она головой. — Я поговорю с ними, — пообещала она. — Расскажи мне подробности.

…У мадам Монаштейн Скабиор оказался уже ближе к вечеру, не найдя в себе сил сразу же покинуть лагерь волчат и оставшись с ними обедать — и попал прямо к чаю, которым его, конечно же, напоили. Ни Хати, ни Сколь он не видел — но это было даже и к лучшему: Скабиор полагал совершенно ненужным раздражать их сейчас своим появлением. Выслушав, Мусидора в очередной раз удивила его, заявив, что, с учётом ситуации Эбигейл стоит остаться с детьми на ночь, ибо кто же, как не она, поможет им справиться со страхом и успокоиться перед встречей с мистером Белби. Именно поэтому визит следует назначить на завтра — сама же она с радостью побывает у себя дома, который оказался немного заброшен, а её розы уже просто вопиют о недостатке внимания.

На этом и порешили, и Скабиор, передав этот план Эбигейл, остался в лагере до ночи, и ушёл, когда все разошлись по палаткам и легли спать.

* * *

На следующий день, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом, Скабиор с Эбигейл встретились уже в доме мадам Монаштейн — настоящем доме, в котором не так давно стая подписывала контракт с МакТавишем. После чего, выпив оборотное, переодевшись в нелепую мантию и сложив свои вещи в сумку, Эбигейл со Скабиором аппарировали на окраину деревушки в паре миль от домика, где жили Хати и Сколь, и неспешно продолжили свой путь пешком, преследуя сразу две цели: позволить аврорам, скучающим на посту, заметить себя, и потянуть время, чтобы не пришлось слишком долго дожидаться окончания действия зелья в доме. Да и день выдался на удивление тёплым, и сам Скабиор подсознательно не хотел спешить: изначально он вообще не хотел идти сюда с ней, но Эбигейл настояла — и он согласился, не понимая её мотивов, но не имея ни сил, ни желания спорить. В конце концов, если ей так будет легче — он потерпит.

Хати и Сколь, которых «тётя», уходя, предупредила, что у них сегодня ожидается гость, и попросила ждать его в своей комнате, извелись в ожидании — и, увидев в окно, как «тётя» входит в дом с ненавистным им Скабиором, разозлились, и потому когда к ним в дверь постучали, крикнули в один голос:

— Убирайся! Ты не волк — ты сам Локи, уходи и зашей свой лживый рот! Нам с тобой говорить не о чем!

— Зато мне есть, что сказать вам, — ответила им Эбигейл из-за двери.

Они замерли, услышав знакомый голос, а потом кинулись к двери, столкнувшись друг с другом и замешкавшись на секунду, распахнули её — и застыли, увидев её, в знакомой коричневой куртке с зашитой правой проймой, в потрёпанных серых штанах и в грубых ботинках. Она слегка улыбнулась им, и они одновременно шагнув вперёд и, снова столкнувшись, остановились — а потом Хати, а за ним и его сестра, позабыв про все правила и традиции, обхватили её руками и замерли, уткнувшись в её одежду и глубоко и жадно вдыхая её запах.

— Ты пришла! — сказал, наконец, Хати.

— Нам сказали, что… — начала было Сколь, но брат больно пнул её носком ботинка по икре, и она замолчала.

— Что я оставила стаю, — продолжила за неё Эбигейл. — Это так.

Она провела ладонью по их головам, а потом коротко прижала к себе сперва сестру, а после и брата.

— Довольно, — велела Эбигейл. — Нам нужно поговорить. Могу я войти?

— Конечно! — они, опомнившись, отступили назад, позволяя ей, наконец, войти в комнату.

Перешагнув порог, она огляделась и, принюхавшись, начала медленно обходить комнату. Занавеска, по ночам разделяющая комнату на две половины, сейчас была поднята, и Эбигейл увидела две кровати, стоявшие у противоположных стен, два письменных стола со стульями у окна, два шкафа… Она улыбнулась, грустно и горько, и, обернувшись к детям, не спускавшим с неё восторженных глаз, опустилась на пол и легонько похлопала ладонью рядом. Они тут же уселись рядом, по обе стороны от неё, и Эбигейл спокойно и твёрдо произнесла:

— Той стаи, что вы знали прежде, больше нет.

Она рассказывала о том, что случилось, честно, как и всегда говорила с ними, а напоследок сказала:

— Вам я рада всегда. Все мы.

Волчата переглянулись, и Сколь сказала за них обоих:

— Значит, мы сможем потом вернуться к тебе?

Эбигейл улыбнулась очень печально.

— Думаю, всё будет не совсем так, как вам кажется.

Для неё никогда не представляло никакой сложности сообщать кому бы то ни было любые известия — и сейчас она сочувственно и спокойно начала рассказывать им о том, что свобода имеет цену, и за свою им придётся работать на того, кого они ограбили, много лет. А затем перешла к основному и самому неприятному — к палочкам и запрету. И, переждав первый всплеск их отчаяния, заговорила так, как очень редко разговаривала со своими волчатами — ласково, даже нежно:

— Жизнь куда длиннее, чем кажется. Сколь, Хати — однажды вы сможете отработать всё и стать до конца свободными. Вы вернетесь в лес — и там никто не сможет запретить вам иметь свои палочки. Вам просто нужно дождаться — но волки умеют ждать. Верно?

Она подняла руку и мягко коснулась стиснутых пальцев сперва Сколь, а после и Хати, и эта редкая, почти невозможная с её стороны ласка словно бы прорвала плотину: брат с сестрой разрыдались, уткнувшись лицами ей в колени, и она позволила себе несколько раз медленно провести ладонью по их волосам.