Обратная сторона луны (джен)

Скабиор сам пришёл к томящимся в комнате ожидания вместе со своей «тётей» волчатам счастливым и только что не мурлыкающим от счастья себе под нос какую-нибудь фривольную песенку. Он планировал сообщить волчатам о том, что все штрафы уплачены, и брат с сестрой могут получить свои палочки и отправиться домой, и был уверен, что эта новость обрадует их и, возможно, станет первым шагом к их примирению, хотя бы немного приглушив их неприязнь — однако всё вышло совсем не так. Едва начав говорить, он почувствовал, как что-то царапает его изнутри, однако, пребывая в превосходнейшем настроении, предпочёл не обращать внимания на свои ощущения.

И напрасно.

Потому что, едва его выслушав, Хати торжествующе заявил:

— Ты опять нам солгал! Никто наши палочки не сломает!

— Если будете вести себя соответственно, — усмехнулся Скабиор, борясь с искушением отвесить неблагодарному щенку подзатыльник, да посильнее. — Отсрочка — это всего лишь шанс, это даже не обещание.

— Ещё тебя не спросили! — огрызнулся Хати. — Сами, без тебя разберёмся!

— Нам всё объяснили, — сказала Сколь чуть спокойнее, и в её голосе прозвучала отчетливая неприязнь. — Спасибо, конечно, но теперь уходи — нам ты больше не нужен!

— Не нужен? — опасно сощурился Скабиор и подался к ним — Хати и Сколь отпрянули, не заметив осуждающе нахмуренного лица мадам Монаштейн: она пока не вмешивалась в разговор, но смотрела на своих воспитанников очень сурово. Скабиор, усмехнувшись, очень тихо и чётко проговорил, поддавшись минутному раздражению: — Неблагодарность, очевидно — отличительная черта вашей стаи... Мне наплевать на то, что, вы думаете, нужно вам. Но поскольку именно я, как бы это ни было вам досадно, нашёл те самые деньги, которые сразу позволили выплатить наложенный на вас штраф, вместо того, чтобы вам пришлось дожидаться этого замечательного события за решеткой — именно я и буду следить за тем, что у вас происходит. В частности — как вы учитесь. Потому что таковы мои непосредственные обязанности, — очень холодно сообщил детям он.

— Мы вернем тебе все до кната! — яростно выплюнул Хати.

— Сразу, как рассчитаетесь с Белби, но всё же не мне, — ласково возразил ему Скабиор, только вздохнув от услышанной глупости. Ему было весело, весело и смешно — он вполне понимал и Хати, и Сколь, прекрасно узнавая в них самого себя и понимая, что спорить и пытаться что-нибудь объяснять им сейчас категорически бесполезно. — Деньги не мои. Они принадлежат Фонду. Так что, если вдруг у вас возникнет такое желание — ваши сбережения направьте туда. Будем рады, — он широко улыбнулся им, — нам ещё за остальных штраф выплачивать — а там тысяч сорок без малого. Так что, будем видеться регулярно, — подмигнул он им и, развернувшись на каблуках, пошёл к двери.

— И отчитываться перед тобой мы не станем! — крикнула ему в спину Сколь. Скабиор остановился, обернулся, посмотрел на неё внимательно, слегка склонив голову набок, и почти нежно ответил:

— Ошибаешься, красавица. Ещё как станете. Если хотите вернуть себе палочки насовсем — вам понадобится, в том числе, и характеристика Отдела защиты оборотней. Увы, — он развёл руками — и рассмеялся. — Но не грусти. Как бы вам не был сей факт неприятен и огорчителен, в данном вопросе я однозначно для вас союзник. Хотя злить меня определённо не стоит, — он опять подмигнул, на сей раз исключительно ей, и собрался уйти, когда Сколь, сжав кулаки, сказала:

— Это ты принёс раздор в нашу стаю! Ты — когда явился вместо совы от Чайника!

— Ты слишком тихо кричишь об этом, — осклабился Скабиор, — давай чуть громче, а то аврорам не слышно. И что было бы сейчас с вами, если бы я тогда не пришёл? — с неожиданной серьёзностью спросил Скабиор. — Тот человек никакого отношения к этому ограблению не имеет — вы сами его спланировали, сами провернули и сами попались. Он лишь помог вам выбраться из тюрьмы…

— Он! — с вызовом подчеркнул Хати. — Не ты!

— Хочешь поговорить о раздоре? Или может, о предательстве, — начал всё-таки заводиться Скабиор — и вдруг запнулся, а потом, мирно улыбнувшись, продолжил: — Как бы то ни было, нам с вами придается сосуществовать мирно — можете ненавидеть меня, если вам хочется, но постарайтесь воспользоваться предоставленным вам шансом и сохранить палочки. А для этого вам нужно, для начала, сдать СОВы, — напомнил он им и, развернувшись, быстро подошёл к мадам Монаштейн, ругая себя за то, что чуть было не заявил детям, что стая распалась в каком-то смысле именно из-за них. Сам-то он понимал, конечно, что причина была не в детях — Хати и Сколь стали всего лишь поводом, а то и катализатором давно зреющего раскола — но это понимал он, взрослый мужик, разменявший шестой десяток, а вот подростки наверняка винили бы себя во всех бедах… и как бы они потом жили, осознав этот факт, и что бы ещё они там себе напридумывали? К Хель подобную правду — пусть лучше его ненавидят. От него не убудет — и надо бы сейчас к ним привести Эбигейл. Охрана-то с дома снята — или, во всяком случае, заметно ослаблена, вряд ли кто-нибудь удивится, если здесь появится гостья. В конце концов, это вполне нормально — прийти и поздравить с таким удачным окончанием дела.

— Мадам, — решительно сказал он, наложив заглушающее. — Я понимаю, что это уже второй раз за два дня, но я...

— Веди, — перебила его Мусидора. — Им обязательно нужно сейчас повидаться. Накинь только на неё мантию понеприметнее — чтоб в глаза не бросалась. И в горе и в радости, — улыбнулась она и добавила осуждающе: — Досталось тебе от них.

— Да пускай, — отмахнулся он. — Надо же им кого-то винить.

— Винить следует тех, за кем есть вина, — возразила она. — Но это ничего — времени впереди много… это хорошо, что ты на них не обижен. Они одумаются со временем и поймут, полагаю. А я потом поговорю с ними.

— Главное, чтоб не выкинули какой-нибудь номер, — весело сказал он.

Скабиор был сейчас слишком счастлив, чтобы его могли задеть чьи бы то ни было обидные слова — и, галантно поцеловав руку мадам Монаштейн, отправился камином к себе домой.

Где, с наслаждением скинув с себя свои официальные тряпки, переоделся, расцеловал ничего не понимающую Гвеннит и, чмокнув Кристи в маленький лобик, аппарировал прямо в лес.

К Эбигейл.

Его ждали — он, счастливый, чуть было не ворвался без приглашения в её палатку и в самую последнюю секунду притормозил и поскрёб ногтями по грубой ткани, Эбигейл тут же его позвала. И Скабиор, влетев внутрь, выпалил:

— Им пока что вернули палочки — и оставят совсем, если они дурить не будут. Поговори с ними! — он молитвенно сложил руки и шутливо прижал их к груди.

— Поговорю, — кивнула она, тоже ярко, хоть и коротко ему улыбнувшись. — Расскажи мне, — попросила она, даже не предложив ему сесть — потому что ощущала и видела, что предложение сесть сейчас бессмысленно: на месте ему просто не усидеть.

Пока он рассказывал о суде и о приговоре, немного сбивчиво, но подробно всё комментируя, она слушала молча и очень внимательно — и слегка улыбалась.

— В общем, меня они ненавидят, но я очень надеюсь, что наши встречи будут единственной неприятностью в их дальнейшей жизни, — возбуждённо и весело завершил он свой рассказ и с очень довольным вздохом картинно упал на стул.

— Ненавидеть тебя им не за что, — качнула головой Эбигейл. — Мне казалось, что я всё доходчиво им объяснила — видимо, я ошиблась, и мне следует эту часть нашей беседы повторить ещё раз.

— Не уверен, — возразил он. — К каким выводам они придут, если сейчас начнут изводить себя мыслями о причинах раскола стаи? К тем, что лежат на поверхности — что всё произошло из-за них. Святая Моргана, я лично считаю, что им сейчас и так достаточно трудно, чтобы ещё и подобные мысли в них культивировать. Оставь пока, как есть, — попросил он. — Это сейчас не главное. Главное — внушить им быть крайне аккуратными с колдовством. Пусть потерпят. Объясни им, пожалуйста, что это очень серьёзно, и второго шанса у них просто не будет. И скажи, — широко улыбнулся он, — когда вы с Варриком к нам с дочкой придёте.

— Тебе сейчас не до этого, — тоже слегка улыбнулась она. — Позже. Когда всё успокоится, ты позовёшь нас, и мы выберем день или вечер.

…Проводив Эбигейл к Хати и Сколь, Скабиор отправился в место, где не был уже непривычно давно и по которому очень скучал — в «Спинни Серпент». Он вошёл, как делал всегда, с чёрного хода (главный вход — небольшая деревянная дверь с крупным чёрным молотком подле витрины, заполненной изящными высокими вазами — открывалась далеко не для всех) и, проходя по запутанным коридорам и заглядывая в комнаты, с удовольствием глядел на привычную суету — на то, как девочки наряжаются, красятся, душатся… Разглядывая все эти бесчисленные рюши, корсеты и кружева и принюхиваясь к ароматам духов, пудры и всяческих притираний, Скабиор с наслаждением погружался в привычную с детства и такую любимую им атмосферу флирта, соблазна и наслаждения. Однако он, пройдясь и поздоровавшись, пообнимавшись с готовящимися к работе или к выступлению девочками, не стал подниматься наверх, в те комнаты, куда не имели доступа клиенты, и где работницы «Спинни» готовили себе еду, сплетничали и попросту отдыхали. Сегодня у него было дело к хозяйке этого заведения — мадам Спинни, которая, впрочем, сейчас была занята, встречая особых гостей.

Скучая в ожидании, пока она освободится, он осторожно приоткрыл дверь служебного входа и выглянул в общий зал. Здесь имела привычку коротать вечера приличная и обеспеченная публика, слушая живую музыку под бокал дорогого вина и изысканные закуски, в компании очаровательных дам, трудившихся в заведении. Если хорошо присмотреться и дать привыкнуть глазам к полумраку, в неясном свете за столиками можно было узнать некоторых весьма известных и влиятельных персонажей. Вот, например, один из членов Визенгамота неловким движением опрокинул свой бокал, и вино впиталось в темно-бордовую скатерть, он едва не задел свечу и небольшой букет живых и всегда свежих цветов, которыми был украшен столик...

По периметру зала, отгороженные тяжелыми бархатными портьерами, располагались укромные кабинеты, в которых кипела своя тайная жизнь. Стол, два диванчика и превосходные чары приватности позволяли не только приятно проводить время, но и обсуждать то, что обычно не обсуждалось при свете дня. И особой привлекательности кабинетам добавляли отдельные выходы, позволявшие незаметно покинуть зал, чтобы уединиться со спутницей — или спутником — в одной из комнат борделя или покинуть его никем не замеченным.

И столики, и большая часть кабинетов была уже занята, пианист наигрывал что-то лёгкое, а официанты разносили заказы — тёмные стены и потолок зала были сейчас украшены ветками цветущих яблонь.

В этом зале Скабиору никто не был бы рад даже теперь, когда он стал фигурой публичной — он бывал там, конечно, но исключительно днём, пока шли репетиции, да и то не слишком-то часто. Однако сейчас он был бы не против посидеть хотя бы за стойкой — этим вечером, как и каждый второй четверг месяца, был аншлаг, ибо сегодня здесь пела несравненная Леди Элейн, удивительной красоты женщина, о которой грезили многие из посетителей. Когда она выходила на сцену, не было ни одного человека, кто бы не любовался её гармоничной фигурой и не восхищался тонким, точёным лицом в ореоле светлых волос. Но когда она брала микрофон в руки — всё это теряло значение: её голос, невероятный, чарующий и неожиданно низкий, наполнял зал, проникая, казалось, в самые души слушателей, и оставаясь звучать в них ещё долго после того, как умолкал.