Обратная сторона луны (джен)

Мадам Спинни освободилась ближе к девяти вечера: концерт начался, основной наплыв посетителей схлынул: те, кто пришёл поужинать и послушать леди Элейн, уже сидели за столиками в зале и в кабинетах, и хозяйка смогла вздохнуть посвободнее и заняться, наконец, своим неожиданным посетителем. Скабиор, смирно ожидавший всё это время под дверью её кабинета, снял с колен девочку, которая помогала ему коротать время, и поднялся, приветствуя Мадам вежливой улыбкой и полупоклоном.

— Какие люди в моём скромном заведении, — губы мадам тронула ироничная улыбка.

— Я по делу, — сказал Скабиор, и она удивлённо вскинула свои широкие, чёрные брови:

— Если по делу — прошу, — она распахнула дверь кабинета, пропуская его вперёд.

Последний раз Скабиор был здесь, когда была жива его мама, и с тех пор обстановка тут почти не изменилась: на стенах висели те же свитки с эротическими гравюрами, не так давно ему снившимися, пол покрывал всё тот же — или точно такой — тёмно-красный ковёр, а сам воздух был наполнен сладковатыми ароматами дорогого табака и курившихся благовоний.

— Что же за дело привело тебя ко мне, Кристиан? — спросила Мадам, опускаясь на диван и кивком предлагая ему присоединиться. Скабиор сел рядом с ней и, немного смутившись, сказал:

— Мне неловко начинать это разговор — я себя чувствую, честно сказать, несколько глупо. Но я должен, — он улыбнулся и быстрым нервным жестом запустил пальцы себе в волосы.

Мадам, кажется, по-настоящему удивилась, но подбодрила:

— Я вся внимание, рассказывай, если должен… заинтриговал, — признала она, вставляя в медную чашу длинной японской трубки красного дерева короткую сигарету и прикуривая от палочки. — Обычно с твоими делами девочки вполне успешно справляются сами, — заметила она. — Или ты снова в роли чьего-то заступника?

Ненавидевший сигаретный дым Скабиор на сей раз даже виду не подал и, опустив руку обратно к себе на колени, заговорил:

— Вы же наверняка читаете газеты и знаете про фонд.

— Предлагаешь внести пожертвование? — иронично осведомилась Мадам.

— Нет, не совсем так — несколько деланно улыбнулся он. — Я серьёзно. Звучит достаточно глупо — а я себя совсем идиотом чувствую, говоря это вам, но… понимаете, так вышло, что я теперь стал, как это называется, публичным лицом. Поэтому… будет нехорошо, если меня сфотографируют, например, входящим сюда… В общем, — он тряхнул головой, окончательно запутавшись в словах, — вы могли бы разрешить мне аппарировать в «Спинни»?

— Аппарировать? — недоверчиво переспросила она. Отложив трубку с дымящейся сигаретой, Мадам задумалась, а затем произнесла очень серьёзно, пристально глядя ему в глаза: — Что ж, учитывая твой изменившийся статус, Кристиан, разумеется, я могла бы удовлетворить твою просьбу.

Она взмахнула палочкой и призвала к себе из ящика стоявшего почти напротив дивана письменного стола свиток пергамента и небольшой ежедневник в светло-сером мягком кожаном переплете и протянула его слегка растерявшемуся Скабиору.

— Ты знаешь, — снова заговорила Мадам, — право аппарировать к нам или пользоваться портключом — это привилегия, которую имеют немногие. И мы тщательно следим за тем, чтобы наши клиенты никогда не сталкивались друг с другом — поэтому каждый из них имеет собственное средство связи. В этом ежедневнике клиент указывает дату и время своего посещения, затем ждет подтверждения или же встречного предложения, и лишь получив разрешение — перемещается. И, конечно же, ты получишь такой же… сразу, как внесешь членский взнос и поставишь свою подпись под этим контрактом. Ты же об этом просишь, ведь тебе твой новый статус не позволяет уже ходить через черный ход?

— При чём тут?! — вспыхнул Скабиор, чувствуя, как краска заливает его лицо. — Я же сказал — дело в колдографиях! Вы же прекрасно знаете, что мне никогда не было и не будет стыдно сюда ходить! — воскликнул он возмущённо.

— Ты же должен понимать, о чем просишь, — ничуть не впечатлённая этой вспышкой, почти доверительно проговорила Мадам. — Ты хочешь перейти на положение особого клиента — я могу это понять — но ты же осознаешь, что не сможешь больше приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится, не говоря уже о весьма вольном расчёте с девочками?

Эти слова прозвучали для него как пощёчина — вовсе не потому, что ему было жаль денег, просто… святая Моргана, он ведь никогда в жизни не был для них клиентом! Не был — и не просто не хотел быть, он даже представить себе не мог подобного, потому что, ну как так? Они всегда были друг другу просто своими — а секс… он никогда и никого не то, что не принуждал — даже не предлагал никогда, принимая лишь то, что они сами были готовы и желали ему дать… клиент? Он, Скабиор, Кристиан, родившийся и выросший здесь — их клиент?! Да это же оскорбление… глупость, абсурд!

Пока он старался найти хоть какие-нибудь слова для ответа, Мадам, так ничего и не дождавшись, продолжила:

— Ты приходишь ко мне и просишь о привилегиях — но ты хоть раз задумывался, насколько уникально в данный момент твоё положение? Кто ещё, кроме девочек, тебя да обслуги имеет право пользоваться чёрным ходом? Кто может появиться здесь на несколько дней просто так, и заплатить девочкам исключительно по своему усмотрению, а то и не заплатить, насколько известно мне, вовсе — они же тебя ублажают исключительно по своему желанию и в своё свободное время? Я никогда не была против твоих визитов: девочки тебя любят, и никогда, до нынешнего нашего разговора, ты не пытался перейти границ, всегда оставаясь, что называется, в кулуарах. Хочешь заходить через парадный вход, да по красной ковровой дорожке — желание клиента — закон. Но тогда забудь о служебном входе и изволь соблюдать правила моего заведения.

Она умолкла, и какое-то время в кабинете стояла неприятная звенящая тишина. Мадам спокойно курила, а Скабиор, ошарашенный и ошеломлённый её отповедью, в которой при всём желании придраться было не к чему, уже не искал слов — они стали бессмысленны. Он просто сидел, пытаясь собраться с мыслями и понимая, насколько жалко прозвучал бы любой приходящий ему в голову ответ.

— Скажи мне, — наконец, спросила Мадам, — что для тебя сейчас «Спинни»?

— Я родился здесь, — ответил он тихо и хрипловато. — Это мой дом… вы же знаете.

— Дом, говоришь? — усмехнулась она с отчётливым и непривычным для неё разочарованием. — По большому счёту, мне всё равно, как ты относишься к этому месту… Но в своём доме ведут себя по-другому. Напомни мне, что ты сделал для этого своего дома? Точнее, — поправилась она, — для его обитательниц. Ты хоть раз устроил им какой-нибудь праздник? Пришёл сюда в Рождество, или вывел на пикник их детей? Ты ведь сам был таким вот ребёнком и должен знать, каково живётся таким, как они. Ты хоть чем-то помог кому-то из них? И что ты знаешь о судьбе тех, с кем вырос — что с ними стало? Нет, Кристиан, — проговорила она прохладно и мягко. — В своём доме так себя не ведут.

Она покачала головой — и, докурив сигарету, умолкла, аккуратным движением выбивая из трубки пепел, а затем вставила следующую и прикурила. Скабиор тоже молчал, тяжело и часто дыша и смаргивая время от времени жгущие глаза злые — на самого себя — слёзы. Он сидел, оглушённый этой короткой отповедью, и смотрел прямо перед собой, не видя больше ни гравюр, ни ковра, ни стоящего почти напротив дивана массивного стола тёмного дерева. Он всегда, всю свою жизнь, сколько он себя помнил, считал это место домом — и когда обжился уже на Оркнеях, и даже сейчас, когда жил вместе с Кристи и Гвен. А ведь она была совершенно права, мадам Спинни, во всём права, от и до: он действительно понятия не имел, что сталось с теми, с кем он когда-то играл здесь в маленьких комнатках под крышей — жив ли кто-то из них сейчас, или закончил свой путь в подворотнях Лютного, завёл ли кто-то семью или так и остался работать в борделе? И ведь он и вправду ни разу не устроил даже маленькой вечеринки для всех девочек — да просто сладостей ни разу не принёс детишкам, и хотя, вроде бы, дружил с обитательницами «Спинни», он ни разу не задался вопросом, куда деваются те из них, что уходят отсюда.

А ещё она была совершенно права, ткнув его носом в занимаемое им положение, которое даже привилегированным называть было неловко — потому что оно было уникальным. Просто он всегда воспринимал его, как нечто естественное и само собой разумеющееся — а ведь это было вовсе не так. В конце концов, он был далеко не единственным, кто здесь родился — однако он даже не слышал ни разу от девочек, что кто-то ещё имел в «Спинни» такой же свободный доступ.

Наконец, Мадам затянулась снова и, выпустив струйку дыма, продолжила, но на сей раз теплее:

— Я могла бы забыть об этом неожиданном разговоре, — предложила она с неожиданной щедростью, и когда он вскинулся в ответ на это внезапное предложение, улыбнулась и добавила: — Если ты сам крепко его запомнишь, конечно. Я слышала, оборотни отличаются отменной памятью… и я не против проверить истинность этого утверждения.

— Это мой дом, — повторил он, поглядев на Мадам исподлобья. — И это было самое идиотское предложение в моей жизни.

— Уверен? — усмехнулась она. — Свободный ежедневник у меня как раз есть. И он станет твоим — только изволь внести взнос и поставить на контракте подпись. Стать нашим привилегированным посетителем считается серьёзным достижением в жизни.

— А идея с пикником просто отличная, — улыбнулся он. — Я пойду?

— Так что, — уточнила она, — ежедневник тебе не нужен? И в этих стенах Мистер Винд останется Скабиором?

— Останется, — он взял её руку и, склонившись к ней, почтительно коснулся её губами. — А вы знатно умеете вправлять мозги, — с уважением проговорил он. — Даже не помню, кто и когда со мной это так быстро и качественно проделывал.

— Слава легко кружит головы, — сказала Мадам, потрепав его по щеке. — Должна сказать, я ожидала чего-то такого после всех этих публикаций.

— Я был неправ, — он улыбнулся ей и поднялся. — Я пойду?

— Иди, — усмехнулась она. — Но ежедневник я за тобой оставлю, — она подмигнула ему — и, вновь взяв трубку, с удовольствием затянулась табачным дымом.

Выйдя из кабинета, Скабиор прогулялся по знакомым с детства коридорам, ведущим в служебные помещения, и ноги сами принесли его в просторную комнату, где, как правило, отдыхали девочки: там стояли диваны и кресла, а в старинном массивном буфете хранилась посуда для чая и всегда было что-нибудь вкусное, с чем его можно было выпить. Его встретили радостно: кто-то кинулся ему прямо на шею и полез целоваться, кто-то потащил на диван, и он с наслаждением поддался, позволив делать с собой всё, что им только хотелось, и пылко отвечая на их ласки и поцелуи, и на какое-то время потерял связь с реальностью, растворившись в объятьях и наслаждаясь вкусом их губ и тем, что обычно следует за всем этим в борделях.

Потом они долго пили чай и болтали, полулёжа друг на друге, раздетые, расслабленные и пахнущие друг другом. Кто-то уходил, кто-то появлялся, и Скабиор, накинув ярко-зелёный шёлковый халат, расшитый жёлтыми и розовыми цветами и доходивший ему едва до середины бёдер, подошёл к одиноко сидящей на диване рыжеволосой красотке и, присев рядом с ней, ласково тронул её за грустно опущенное плечо.

— Эй, — сказал он, мягко ей улыбнувшись. — Ты что, весь вечер грустишь?

— Грущу, — сказала она, тоже улыбнувшись ему и беря его руку в свои, — потому что мне грустно. Хоть это и глупо.

— Клиент обидел? — сочувственно спросил Скабиор, устраиваясь рядом с ней и обнимая её за плечи.

— Скорее, природа, — она опять улыбнулась, очень грустно, и в то же время с иронией. — Умом. На шлюхах не женятся, — сказала она преувеличенно бодро.

— Иди ко мне, — он слегка отвёл в сторону вторую руку и, откинувшись на спинку дивана, притянул молодую женщину к себе. — Забирайся на диван целиком, — предложил он. — Погрусти со мной.

— Ты хороший, — сказала она, забираясь на диван с ногами и удобно устраиваясь у Скабиора на коленях. — Как жаль, что ты такой один — и ты никогда не женишься.

— Нет, — кивнул он. — Но если б влюбился в кого-то из вас — женился бы непременно, — сказал Скабиор, устраивая её голову у себя на плече и глаза её по волосам. — Тот, кто тебя расстроил — просто кретин.

— Знаю, — вздохнула она расстроенно.

— Ты влюбилась? — понимающе спросил он.

— Почти, — она вздохнула. — Да нет, я понимала… и не то чтобы… просто… это очень обидно, слышать: «ах, если бы занималась чем-то другим… или я не был бы… ля-ля-ля… но ты же понимаешь, что я просто не могу привести тебя к своим родителям — и что я скажу на работе?»

— Конечно, я понимаю, — он осторожно и нежно коснулся губами её волос. — Не стоят они того, чтобы расстраиваться. Это же просто работа. Они и не знают тебя настоящую.

— Я просто устала, — кивнула она, закрывая глаза и накрывая его руки своими. — Я не то, что влюбилась… так… Мне время от времени кажется, что вот, может быть… но всё это глупо, ты прав. У меня просто неделя какая-то неудачная: то извращенцы, то вот… я и расклеилась. А ещё у меня почти закончился перерыв и мне вот-вот пора уходить.

— Что за извращенцы? — нахмурился он.

— Из тех, кто любит высечь или порезать, — довольно равнодушно сказала она. — Наш целитель потом всё убирает… или они это сами делают. Знаешь, — она посмотрела на него, — есть один клиент, который любит укусить грудь до крови — потом залечить, потом опять укусить… и так далее. Мы его прозвали Вампиром. Он каждый раз выбирает новую девушку — и так по кругу. Мы бумажки вытягиваем, кому сегодня иди… больно — ужасно. Хотя, вроде, ну что такое укус?

— Н-да, — он со вздохом погладил её по плечу. — Извращенцев всегда хватает… думаешь, он женат?

— Наверняка, — сказала она с уверенностью. — Но не все же такие, как он… есть и приятные, — она улыбнулась.

— Расскажи мне, — попросил он.

— Ну, — задумчиво протянула она, — например, у меня есть чудный клиент, который берёт меня на всю ночь просто поспать. Ну, и иногда переспать, но быстро и совершенно обыкновенно. Но большей частью мы просто спим… и вот, нет бы мне влюбиться в него! — засмеялась она.

— Думаешь, он женился бы на тебе? — полушутливо спросил Скабиор.

— Нет, конечно, — качнула она головой, — что ты… просто он милый. Но, — она задумалась, — такой… обычный.

— В таких не влюбляются, да? — понимающе спросил он.

— Да, — кивнула она. — Хотя, наверное, он был бы хорошим мужем. Спасибо тебе, — она чмокнула его в щёку. — Ты совсем пропал в последнее время… трудно, да?

— Да, — просто ответил он. — Я по всем вам очень соскучился.

— Мы по тебе тоже, — она обняла его, крепко прижав к своей пышной груди, легко соскользнула с дивана, помахала рукой и ушла.