Обратная сторона луны (джен)

— Конечно, — заулыбался Скабиор. — Как я уже говорил, даме, видимо, хотелось интересно провести время в моей компании — но, увы, во-первых, она была совсем не в моём вкусе, а во-вторых, подавала какие-то уж очень неясные и загадочные сигналы. Я бы, пожалуй, не позволил себе грубо отказать женщине в подобной любезности, однако, она, видимо, была из тех, кто предпочитает преодолевать непреодолимые препятствия, такие, как вопиющая неспособность объекта её страсти обратить на неё внимание. Вероятно, именно гордость подтолкнула её вместо того, чтобы открыто высказать свои пожелания, воплотить в жизнь столь необычный план. И вот я хорошо помню — я сижу, ем, и вроде всё как всегда, и стакан мутный не более чем обычно, и стойка не слишком грязная, но именно это внезапно словно ставит меня в тупик. Вот понимаете, и место вроде бы знакомо до последнего плевка на потолке, но отчего-то именно это смущает, словно с ним явно что-то не то, но что именно — понять никак не удаётся. Или вот, например, вилка в моей руке, на которой наколот кусочек говядины, что я едва не отправил в рот — я смотрю на него и недоумеваю. Дошло до того, что я вилку отложил от греха подальше. Да что уж там, даже сам факт того, что я в принципе могу есть, словно стал для меня неожиданным и странным открытием. Хотя виски от таких потрясений я допил, не задумываясь, но этот факт озадачил меня ещё больше. И я вроде бы понимаю, что не настолько пьян, чтобы задумываться о философском смысле бифштекса, но это странное состояние и не думало меня отпускать.

Вода тем временем зашумела, и Скабиор, прервавшись, дождался появления так называемого белого ключа — он хорошо запомнил из одного продвинутого справочника, что начинать варить Морочащую закваску лучше именно на этой стадии закипания — и, бросив в котёл мелко нарезанные стебельки любистока, засёк время по стоящим на столе старинным часам.

— Так вот, — снова заговорил он, внимательно следя за секундной стрелкой, — сижу я — и мне так странно и, вместе с тем, хорошо, как после второго стакана… Подсаживается ко мне за стойку та самая дамочка, заказывает, а затем придвигает мне ещё одну порцию — и я краем сознания, конечно же, понимаю, что это уже совсем странно, в Лютном не принято угощать почти незнакомых людей. Тем более не принято, да и не безопасно подобное угощение принимать — но, с другой стороны, она так уверена и настойчива, и всё это настолько выпадает из привычной реальности, что во мне проснулся какой-то абсурдный исследовательский интерес — и я, не переставая самому себе недоумевать, выпиваю — и с удивлением чувствую, как она цепко берёт меня за руку и тащит куда-то, даже расплатившись сама. И мне это кажется настолько диким, но в то же время любопытство гложет меня изнутри: куда и зачем мы идём, а главное, почему я всё-таки не возражаю… И ощущение абсурдности ситуации всё нарастает и нарастает — вообще, господа, должен сказать, — Скабиор бросил в котёл очередную порцию ингредиентов и начал мерно мешать потемневшую и забурлившую жидкость, — что это состояние невероятно похоже на то, что обычно испытываешь наутро, проснувшись в незнакомой пос… незнакомом месте, — деликатно поправился он, — рядом с незнакомкой — и вообще не помнишь, ни где ты, ни как попал сюда, и даже не можешь предположить, чем же таким занимался накануне вечером, что ты оказался здесь, и не вляпался ли ты в какие-нибудь глобальные неприятности. Но страха или тревоги как таковых нет — есть крайнее удивление и, пожалуй, некоторое любопытство. А спросить возможности нет — почему-то речь под воздействием Морочащей закваски задача не менее сложная, чем осознание, что именно ты хочешь сказать. Да и сам факт того, что ты, оказывается, можешь складывать звуки в слова — как вы уже понимаете, в очередной раз озадачивает. Тем более, когда за вечер уже уговорил треть бутылки. Но с другой стороны, я думаю, дело было ещё и в том, что в подобной ситуации сформулировать нормальный вопрос в принципе сложно: ну что я мог у нее спросить? Мадам, что же вы делаете? Куда вы меня ведёте? Что, вообще, происходит? — он сам рассмеялся и тут же остановил себя: — Впрочем, мне кажется, я излишне увлёкся, описывая то, что уважаемой комиссии и так хорошо известно, — Скабиор бросил вопросительный, хитрый и преувеличенно скромный взгляд на сидящих за столом волшебников.

— Нет-нет, — запротестовал Тутс, — это, как раз, сведения невероятной ценности! Внутренние ощущения, личные переживания, к тому же не просто сумбурно описанные, а осмысленные, подвергнутые анализу, да еще так великолепно изложенные — любой зельевар вашу историю оторвет с руками… Не хотите потом совместную публикацию?

— Публикацию? — переспросил Скабиор, недоверчиво поглядев на Тутса — однако крайнее возмущение, отразившееся в этот момент на лице Слинкхарда, подтвердило лучше любых слов, что он не ослышался. — Я? Вместе с вами?

— Конечно, — энергично кивнул Тутс, откровенно и весело игнорируя буквально пылающий гневом взгляд своего коллеги. — То, что вы рассказываете — чрезвычайно интересно… и я не хочу отнимать время у коллег — но у меня к вам масса вопросов, и я был бы счастлив, если бы вы согласились — ну и надо же когда-нибудь начинать! — добавил он с энтузиазмом. — Моя первая статья тоже была в соавторстве опубликована со старым Слизн… то есть с профессором Слагхорном, — кажется, на полном серьёзе продолжал он уговаривать Скабиора.

— А давайте! — замирая от собственной наглости, сказал тот, едва не пропустив из-за этого предложения время добавления в зелье очередной травки. — А как это вообще происходит? Статьи… их написание, в смысле?

— Вы просто мне всё ещё раз подробно расскажете, ответите на вопросы, я всё запишу, отредактирую, разбавлю теоретической базой, а потом покажу вам готовый текст — вот и всё, — едва ли не потирая руки, проговорил Тутс. — Заодно и посмотрите, как всё это делается — уверяю вас, вам только со стороны кажется, что это сложно, а на деле ничего особенно хитрого.

— Нельзя ли чуть ближе к делу? — буквально прошипел Слинкхард. — У нас тут экзамен, а не научный семинар — и время уже не раннее.

— Да куда уж ближе, вот он, эффект от зелья в полный рост! Продолжайте, пожалуйста, — попросил он.

Скабиор бросил в котёл очередную порезанную вдоль волокон на куски тварь и продолжил, мерно помешивая медленно бурлящее варево:

— Да, собственно, я всё рассказал… И знали бы вы, какое замешательство вызывала у меня реакция моего организма! Я так озадачен даже в юности не был — и тут мы подходим к еще одному эффекту — добавил он с хитрой улыбкой. — Возможно, правда, дело было не столько в самой закваске, а в её сочетании со спиртным — здесь ничего утверждать не берусь, я всё же не профессионал в данном вопросе, — он вдруг задумался и глянул на Тутса очень хитро. — В принципе, для статьи можно будет проверить… провести, так сказать, серию экспериментов, — предложил он и, при восторженном одобрении Тутса продолжил: — Но читать о подобном мне не довелось ни в одном учебнике… в общем, путь наш закончился в будуаре настойчивой дамочки — ну и сами понимаете… я позволю себе опустить подробности из уважения к леди, — он слегка поклонился Гуссокл и Стич и добавил в котёл сироп чемерицы из небольшой чашки. — И вы знаете, такая странная штука… признаюсь, это был самый озадачивающий интимный опыт в моей насыщенной жизни: меня так и тянуло остановить её и всё же спросить, что я здесь вообще делаю, и от чего она так из сил выбивается? Но я не об этом — а о том, что занимались мы этим как-то на удивление долго. Часа два, наверное — и, честно сказать, со мной подобного больше никогда не бывало. Так, чтоб без перерыва, — добавил он скромно.

Слинкхард побагровел и, неожиданно сломав кончик пера, что держал в руках, сказал резко:

— Избавьте нас от подробностей, мистер Винд! Помимо всего остального, здесь ведь дамы!

— Ну что вы, Уилберт, вас никто не хотел смущать, — мягко и ласково возразила ему Стич. — То, что рассказывает мистер Винд, действительно любопытно — я даже не слышала о подобном эффекте. И, полагаю, среди присутствующих нет никого, кто рисковал бы узнать из поднятой мистером Виндом темы для себя что-то действительно новое, кроме как об эффектах закваски, конечно.

— Проще говоря, — весело подхватил Лима, — здесь все — взрослые люди, так что продолжайте, пожалуйста! Что, говорите, вы пили?

— Виски, — охотно ответил Скабиор, выливая в зелье последний ингредиент и, погасив огонь под котлом, начал очень быстро мешать, чтобы оно успело сгуститься до того, как температура упадёт слишком сильно. — Причём какой-то дрянной — Огденский мне в то время был не по карману. Но я уверен, что это всё же был виски, а не картофельный самогон, — добавил он, заставляя Тутса, Лиму, Стич и даже Гуссокл рассмеяться.

Зелье между тем замечательно загустело, и Скабиор, отлив из котла, как положено, немного в пробирку, принёс её Гуссокл, которая, отрицательно покачав головой, кивнула на Тутса. Он с удовольствием забрал у Скабиора стеклянную трубочку и довольно кивнул после того, как сперва понюхал, а потом поглядел её на просвет.

— Хорошая работа, — похвалил он. — Однако скажите — а вы, часом, не экспериментировали потом с другими напитками? Заметна ли, например, разница — употреблять закваску с виски или же с коньяком? Или вообще с пивом… хотя там совсем другие пропорции получаются… зато вы говорили про самогон!

— Понятия не имею, — засмеялся Скабиор. — Мне, честно сказать, одного раза вполне хватило — ну вы представьте, в самом деле, два же часа подряд! Вообразите только, до чего это нудно. А остановиться тоже как-то не получается…

Тутс с Лимой фыркнули и расхохотались, а Стич, улыбаясь, спросила:

— А почему не получается? Что мешает?

— Да как-то, — задумался Скабиор, подбирая слова, — так всё вокруг странно и подозрительно… а тут, вроде бы, знакомое и понятное действие, ну вот и цепляешься за него, как за островок привычной нормальности в кажущемся полным абсурдных и ненормальных явлений мире. Потому что, ну вот остановишься ты — и что тебя ожидает дальше? И мысль о том, что нужно будет об этом хотя бы спросить, откровенно пугает. А вот почему это было возможно, так сказать, физиологически — я сказать не могу. Хотя предположение одно у меня есть — но я не готов поручиться за его истинность. Я же не проверял больше.

— Расскажите! — почти потребовал Тутс. — Ваши выводы чрезвычайно важны и интересны — ведь никому прежде не доводилось подобное испытать и, тем более, насколько я понимаю, о подобном задуматься.

— Ну, — слегка смущаясь, сказал Скабиор, — в принципе, алкоголь сам по себе же притупляет чувствительность. И эта закваска, видимо, тоже. Поэтому возбуждение есть — но оно никак не становится достаточно сильным для того, чтобы… — он совсем смутился и, не найдя подходящего эвфемизма, умолк.

— Как любопытно, — с энтузиазмом проговорил Тутс. — А ведь, если этот эффект окажется достаточно устойчивым, можно будет…

— Коллеги, — бессовестно перебил его Слинкхард. — Мы, вообще, пойдём сегодня домой?

— Всенепременно! — откликнулся Тутс. — А сколько примерно продолжалось воздействие этого вашего Морочащего коктейля? Не помните?

— Увы, — вздохнул Скабиор. — Мы заснули потом — а проснулся я уже утром и в нормальном состоянии, если не считать, конечно, похмелья и мозоли размером с Шотландию. Так что тут я ничего сказать не могу — но обычно, как пишут в учебниках, действие одной стандартной дозы, которая составляет полторы унции для взрослого человек среднего телосложения, продолжается от четырёх до пяти часов, в зависимости от его физического, ментального и душевого состояния. Но я проспал все восемь, плюс ещё те два… в общем, не знаю.

— А похмелье ваше отличалось чем-нибудь от привычного? — продолжал уточнять важные на его взгляд детали Тутс — и Скабиор, с некоторым злорадством отметив, что Слинкхард мерно обрывает своё сломанное перо, покачал головой и ответил:

— Нет, если я правильно помню… но вы знаете — от той дряни, что я тогда пил, похмелье бывало такое, что даже если б к нему что-нибудь и добавилось, я бы вряд ли почувствовал разницу.

Они оживленно беседовали еще какое-то время — и Скабиор под конец готов был поклясться, что не только он получал удовольствие от кислой мины Слинкхарда, бросавшего время от времени на него и на своих полностью поглощённых дискуссией коллег яростные и тоскливые взгляды. Он спешил — Скабиору даже не надо было принюхиваться, чтобы понять это. Но уйти до окончания экзамена он не мог — так же, как и не мог его завершить досрочно, ибо специалистом по зельям здесь был Тутс, а Гуссокл, как председатель, и не думала его останавливать.

Уходил Скабиор с экзамена с удивительным для него чувством прекрасно и до конца выполненного долга — и сначала отправился всё же домой, где, ощущая себя мальчишкой, с гордостью похвастался ждавшей его Гвеннит сданным экзаменом, потом переоделся, попрощался с ней и весь оставшийся вечер и ночь провёл в «Спинни Серпент», отмечая окончание своих экзаменов.

Во всяком случае, в этом году.