Обратная сторона луны (джен)

Та первая весенняя ночь две тысячи семнадцатого, которую Скабиор провел в спальне Гвеннит, устроившись у окна в кресле, была, пожалуй, самой странной в его непростой и достаточно долгой жизни. Он откинулся на мягкую спинку кресла и вытянул ноги, делая вид, что спит, хотя сна ни в одном глазу у него не было. Расположившись так, чтобы хорошо видеть спящих в обнимку Гвеннит и Арвида, он разглядывал их очертания в ночной темноте и думал, ощущая со всё нарастающей горечью, что этот этап его жизни подходит к концу — и Мерлин знает, что ждёт его в будущем. Пока что наступившие перемены ему не слишком нравились — и он в какой-то момент честно признал, что, располагай он возможностью выбирать, предпочёл бы, чтобы всё оставалось так, как было ещё вчера. Конечно, он понимал, что это страшное свинство с его стороны — и отчасти был рад, что от него в данном случае ничего не зависит.

Утром, пока Арвид и Гвеннит ещё не вышли из спальни, откуда он тихо сбежал, едва почувствовав, что они проснулись, Скабиор отправил Спраут сову, сообщая, что берёт несколько выходных дней, и клятвенно пообещал выйти, если кому-то из оборотней понадобится его помощь. Сил заниматься текущими делами у него не было — и он в очередной раз порадовался, что успел завести личного ассистента, которая и без него управится с большинством из них. Закончив с корреспонденцией, Скабиор отправился гулять к озеру — а вернувшись домой, застал молодых авроров, стороживших этой ночью собственного коллегу, с неестественно серьёзными лицами, однако от его глаз не укрылся ни их румянец, ни помятые мантии, ни характерно припухшие губы — и он, с некоторым трудом удержав понимающую ухмылку и комментарии о наступившей весне, крайне вежливо и серьёзно пригласил их позавтракать вместе с ним. «Дожил, — посмеивался над собой Скабиор, жаря яичницу и варя на троих кофе. — Бывший егерь и вор кормит будущих авроров в собственном… или уже не собственном доме…»

А затем подал голос проснувшийся Кристи, и Скабиор, не доев, поднялся за ним наверх, позабыв про свой завтрак. Закончил его он уже вместе с Гвеннит и Арвидом, которые вскоре ушли вместе с недоаврорами в Мунго, оставив Кристи на его попечение, и Скабиор полдня провёл в привычных домашних хлопотах, сходив с крестником погулять, затем искупав его, покормив и немного ему почитав.

А потом Гвеннит вернулась. Одна. Встревоженная и расстроенная, она рассказала, что Арвида оставили в госпитале как минимум до завтрашнего полудня, а ей велели идти домой. Её грусть и тревога на какое-то время отвлекли Скабиора от собственных невесёлых мыслей, и он, утешая её, усадил Гвеннит себе на колени… и тут же подумал с горечью, что делает это, возможно, в последний раз — ибо, конечно, при Арвиде это будет выглядеть уже не слишком уместно, да и она сама, вероятно, станет теперь искать утешения у супруга, а не у своего названного отца.

— А если он не вернётся? — спросила Гвен, всхлипывая и утыкаясь носом в его плечо.

— Вернётся, конечно, — ласково проговорил Скабиор, гладя её по волосам. От неё пахло больницей — и мужем… — Он вернулся к тебе, считай, с того света — неужто из Мунго не выберется? Ну что ты?

— А если они его не отпустят? — упрямо спросила она.

— А мы тогда пойдём прямо к Поттеру, он придёт и освободит твоего Арвида из цепких лап коварных целителей, — насмешливо пообещал Скабиор. Гвеннит тихонько фыркнула, не сдержавшись, и ещё крепче обняла его за шею.

— А если…

— Тогда мы просто умрём, — оборвал он, рассмеявшись. — Все. Когда-нибудь.

— Я скучаю, — прошептала она с непонятным отчаянием. — Знаешь, так странно… я так не тосковала всё это время — а сейчас, когда я знаю…

— Конечно, — перебил он. — Просто вы, наконец, увиделись, и всё стало хорошо — а потом его у тебя снова отняли. Конечно, ты по нему остро тоскуешь, — успокаивал он Гвеннит, продолжая гладить её темные волосы.

— Я так хочу, чтобы мы жили все вместе, — горячо прошептала она. — Ты, Ари и Кристи… И я…

— Потерпи ещё пару дней, — очень ласково проговорил Скабиор, очень стараясь отвлечься от той пустоты, что снова возникла в нём от этих её слов.

Жить всем вместе он уже как-то не слишком хотел.

Но его мнение в данном случае не имело никакого значения. А значит — привыкнет. В конце концов, возможно, будет даже не хуже… Хотя, честно сказать, он ни секунды в это не верил.

И потому старался запомнить каждую минуту этого вечера — вероятно, последнего, который они проводили втроём. И даже, по большей части, вдвоём, потому что Кристи, уставший после длинной прогулки, охотно и рано отправился спать, дав им просто посидеть в обнимку внизу у камина.

И когда часов в одиннадцать вечера они неожиданно услышали стук, Гвеннит почему-то настолько перепугалась, что открывать Скабиор решительно пошёл сам. И, распахнув дверь, с изумлением воззрился на стоящего на пороге Поттера, который, как отметил про себя Скабиор, словно с того света вернулся. Нет, дело было даже не в бледности и залегших кругах вокруг глаз. Запах — даже резкий больничный запах не мог перебить едкие ароматы крови, дыма и чужой смерти.

— Что-то вы рано на этот раз, — поприветствовал его Скабиор, приглядываясь повнимательней к гостю, — до наступления четверга ещё больше часа.

— Часы спешат, — отшутился Поттер в ответ, но шутка вышла натянутой и усталой. — Я ненадолго — просто хотел узнать, как…

— Рад, что вы целы, — бесцеремонно перебил его Скабиор и крикнул: — Гвен! К нам тут гости! А Джон как? — спросил он уже у Поттера, впуская его, наконец, в дом.

— Живой, — кивнул Поттер. — И даже целый. Я ненадолго зашёл, — договорил он начатое, — просто проведать, — сказал он, улыбаясь вышедшей ему навстречу Гвеннит.

— Поужинаете с нами? — спросила она, подходя к нему и протягивая в приветствии обе руки, и как заметил Скабиор, тоже принюхиваясь, — Арвида нет… он сегодня останется в Мунго, — вздохнула она расстроено, глядя на Поттера очень тревожно, но не решаясь ни о чём спрашивать.

— Я его видел пару часов назад, — кивнул Гарри. — Всё хорошо будет, — мягко произнес он, сжимая её тёплые маленькие руки в своих. — Его просто должны обследовать — и я верю, что скоро он к вам вернётся уже насовсем. А я пока с радостью поужинаю у вас, — сказал он — но менее голодного человека Скабиору не доводилось видеть уже очень давно. Впрочем, вид Главного Аврора вообще наводил его на мысли о том, что ничего хорошего там, откуда выбрался Арвид, в последние сутки не произошло — но задавать вопросы Скабиор не собирался.

В конце концов, какое ему до всего этого дела? А если какое и есть — ему всё равно скажут.

К ужину Скабиор достал из буфета бутылку «Огденского» — и, не спрашивая, налил им с Поттером, плеснув, впрочем, немного и Гвеннит, хоть и был уверен, что она вряд ли к ним присоединится. Потому что очень уж настораживало его состояние Главного Аврора — так же, как и его запах. Кровь, дым, смерть… но единственный человек, чья судьба Скабиора интересовала, по словам Поттера, выжил — а до остальных ему дела не было. Поэтому никаких вопросов Скабиор задавать не стал — в конце концов, ему-то какая печаль? Ему бы с собственными чувствами сейчас разобраться… а Главный Аврор точно как-нибудь справится без него. Однако и в то, что этот визит носит характер исключительно дружеский, Скабиор тоже не верил — не те их с Поттером связывали отношения.

И он не ошибся.

Словно не замечая, как прикончил второй стакан, Поттер все же перешел к делу, хотя, как показалось Скабиору, это, скорей, была попытка сбежать от каких-то тяжелых мыслей.

— Что, если я скажу, что в самом ближайшем будущем нам понадобится на допросах присутствие представителя Отдела защиты оборотней, который смог бы отнестись к задержанным с одной стороны непредвзято, а с другой — проявить к ним достаточные внимание и осторожность? — спросил Поттер, когда Гвеннит оставила их одних, поднявшись наверх к проснувшемуся и расплакавшемуся Кристи. — И если, вернее, когда это случится, надеюсь, что он сумеет избежать всякого шума и занять прессу чем-то другим. Так как, чем меньше народу будет обо всём этом знать — тем будет лучше для всех, включая задержанных.

— Я бы ответил, что этот представитель неплохо умеет хранить чужие секреты, — усмехнулся Скабиор, отвлекаясь от своих мыслей. — И с прессой… сумеет управиться. Однако Спраут в известность поставить все же придётся. Но самое главное, о чём этот специалист предпочел бы упомянуть, что этот вопрос стоит начать решать до наступления полнолуния.

— Конечно, — Поттер кивнул и молча допил свой виски

Они замолчали — и так больше и не сказали ни слова друг другу, пока к ним не спустилась Гвеннит. А когда Поттер поднялся и уже начал прощаться, Скабиор вызвался его проводить, понимая, что разговор не закончен, и, уже надевая пальто, задумался, а потом, извинившись, вернулся и захватил со стола начатую бутылку и сунул её во внутренний карман. А затем, догнав дошедшего до калитки гостя, с молчаливым вопросом продемонстрировал её Поттеру — он молча кивнул и позволил Скабиору взять себя за предплечье и аппарировать.

* * *

Аппарировав прямо на тротуар спящей улицы, Гарри какое-то время стоял, пытаясь вновь уловить ритм вращающейся под ногами планеты, но потом ощутив, что не справляется, решил, что в ногах правды нет, особенно если почти не чувствуешь большую часть спины, и присел на бордюр, с тоской оглядываясь по сторонам. Он прекрасно понимал, до какой степени пьян — но мог бы гордиться собой, что достаточно опытен для того, чтобы не расщепиться при аппарации даже в таком состоянии, если бы это не звучало так жалко. Он вдруг вспомнил, как Гестия когда-то рассказывала, что в молодости его крёстный проделывал этот трюк не менее ловко, и тогда Гарри казалось, что, это, пожалуй, круто, когда в любом состоянии… однако стоило разменять четвертый десяток, чтобы увидеть ситуацию с другой стороны: когда ты едва стоишь на ногах, но аппарировать все равно приходится, рассчитывая лишь на свое везение и себя самого. Воспоминания о Сириусе отдались глухой болью. Чужое воспоминание. Когда-то он был рад каждому проскользнувшему в чужих разговорах воспоминанию о своих родителях, он с жадностью собирал их, словно карточки от шоколадных лягушек, но, потеряв Сириуса, мучился от осознания, что того недолгого времени, которое они провели вместе, было недостаточно, чтобы он узнал своего крёстного достаточно хорошо. Как много он готов был отдать, чтобы узнать о таких вещах от самого Сириуса в том возрасте, когда аппарация в пьяном виде становится темой, которую неплохо бы обсудить… И от нахлынувших грёз о несбывшемся Гарри стало еще паршивее.

Он медленно огляделся, с некоторым трудом фокусируя взгляд. Вчерашний снегопад оставил на кустах и деревьях пушистые белые шапки, а вдоль расчищенных улиц, освещённых редкими фонарями, лежали небольшие сугробы, оставшиеся после работы машин. Газоны и крыши домов укрывал ровный слой снега, который пересекали расчищенные жильцами дорожки. Никогда в жизни в трезвом уме он не пришёл бы сюда — и ему ведь предлагали остаться…

С некоторым трудом поднявшись, он, растирая ушибленную при аппарации ногу, вспоминал, как они с Виндом молча сидели в каком-то полузаброшенном доме на старом матрасе, застеленном колючим шерстяным одеялом, и пили огневиски прямо из горлышка. Без стаканов, без какой бы то ни было закуски, без ничего — просто пили, иногда искоса глядя друг на друга.

И молчали.

Напиваться с Виндом было странно и ново. Совсем не так, как, например, с Роном: они не были с ним друзьями и не знали друг друга настолько хорошо, чтобы просто молчать, переставляя фигуры и выпивая после каждой сброшенной решительным ходом с доски, а на весёлую попойку Аврората это и вовсе похоже не было. Каждый из них пил о своём — наверное, именно так и было принято пить в мире Винда, чтобы потом так же молча и разойтись. Но молчать с Виндом оказалось неожиданно хорошо — настолько, что ненадолго Гарри даже стало немного легче, и виски смыл отвращение, которое он испытывал к самому себе ещё до того, как отдал приказ о штурме. Тишина казалась естественной, и в какой-то момент у Поттера возникло чёткое ощущение, что у его собутыльника на душе сейчас не лучше, чем у него самого, но вопросов никаких задавать он не стал. Неуместны были между ними такие вопросы — и Гарри вдруг остро пожалел, что в его жизни нет человека, с которым он мог бы изредка выпить, словно со старшим, который просто выслушает и в любом случае примет… если бы только был жив Сириус!

И еще более глубокое сожаление вызывала мысль, что он никогда не сможет хоть раз посидеть и выпить виски с отцом. Она отозвалось в нем болью такой же реальной и острой, как боль в спине, периодически остро и кратко пронзавшая его, когда он слишком резко двигал плечом. Однако к счастью, силы её все-таки не хватало, чтобы развеять алкогольный туман в его голове — и это, пожалуй, было неплохо, потому что…

Как правило, Гарри не решал никаких проблем алкоголем — дав однажды самому себе слово, что не пойдёт по тому пути, по которому шёл его крёстный, и, увы, это ничем ему не помогло. Но сейчас…

Слегка прихрамывая, он пересёк улицу и, остановившись у засыпанной снегом лужайки, трансфигурировал себе лопату и начал разгребать первый сугроб. Лопата почему-то вышла тяжёлой, с толстым черенком — держать её было неудобно, и руки у Гарри, позабывшего про перчатки, быстро замёрзли. Его немного мутило и голова казалась словно чужой — но привычные, размеренные действия, которые были достаточно просты для него даже в нынешнем состоянии, давались ему легко и отчасти успокаивали. Закончив с одним сугробом, он остановился и посмотрел на тёмные окна дома номер четыре по Прайвет-драйв, куда он когда-то мечтал и вовсе не возвращаться, но, конечно же, став старше, иногда всё же бывал здесь, освоив тонкое искусство говорить с родственниками о политике и погоде.

Вернон и Петунья Дурсль вернулись в свой дом, так и не найдя пристанища лучше, чем то, откуда они были вынуждены сбежать, спасаясь от чужой и непонятной войны, которую Гарри когда-то принёс в их жизнь. А с недавних пор к ним присоединился и Дадли, вернувшийся в отчий дом после развода. Тогда, в девяносто седьмом, они почти год где-то скитались — и Гарри до сих пор так и не спросил, где — но им, к счастью, было, куда вернуться, не смотря ни на что. А вот ему возвращаться было некуда… и сейчас он был здесь, и привычно, как в детстве, возился с клумбами своей тётки, для начала убрав с них снег. Конечно, его можно было попросту испарить — но ему не хотелось здесь колдовать. Если уж говорить совсем честно, сейчас больше всего ему хотелось вновь оказаться в своём чулане под лестницей, и на секунду представить, что ему снова одиннадцать, и в его жизнь пока ещё не вошла волшебная сказка, оказавшаяся страшнее, чем он мог даже предположить.

Нет, конечно же, он не был готов отказаться от магии и тех, кем он дорожил, но как заманчива была сама мысль о том, чтобы самым тяжелым испытанием в его жизни было приготовление завтрака под неиссякаемое ворчание дяди или уборка в уже и без того чистом доме. Тогда он мог бы, закрывая глаза, не видеть, как умирают вокруг него люди, и не слышать шёпота в своей голове.

И никогда не узнать, как это, когда к твоим ногам падает тело матери, которая просто не видит другого выхода, чем умереть за чужих детей, которых она искренне считает своими, и не слышать в тот момент снова и снова крик из своего детства. И не слышать вой детей, которые считали женщину в луже крови у его ног своей матерью. Не видеть раздавленных камнями детских тел — и не бояться смотреть на себя в зеркало. Потому что даже зная и чётко отдавая себе отчет в том, что все его действия были продиктованы долгом, ни лучше, ни легче Гарри себя не чувствовал. Ведь сколько бы он ни твердил, что они не такие, как люди, штурмующие когда-то другую школу и убивающие его друзей и близких, он знал, что достаточно было лишь на минуту перестать считать своих противников людьми, чтобы стереть эту грань — и тогда, вероятно, шёпот в его голове станет громче и больше никогда уже не оставит его в тишине. Он ведь уже примерил на себя эту роль — правда, пока вместо пронзительных красных глаз он мог похвастаться только мантией. Пока что лишь ей…

Расчистив снег и испытывая такую желанную физическую усталость, позволяющую на какое-то время отключить голову, Гарри с досадой уткнулся лопатой в мёрзлую землю и очень неохотно достал свою палочку. Он не хотел колдовать здесь… но что ещё было делать?

Гарри помнил, как, когда виски закончился, и Винд коротко предложил сходить за другой бутылкой, он вдруг сообразил, что его неожиданный собутыльник — опытнейший контрабандист, так ни разу и не попавшийся за все… сколько он там лет занимается контрабандой? Десять? Пятнадцать? И тогда он попросил Винда достать ещё кое-что — и тот, вскинув брови, по-настоящему изумился:

— Кто бы знал, что уговорив со мной бутылку «Огденского», Главный Аврор попросит меня о ТАКОМ? Вот никто в жизни бы не поверил! — и аппарировал, как показалось тогда Гарри, с оглушительно громким хлопком. Вернулся он минут через сорок — когда Поттер, уже измеривший неверными шагами комнату не только вдоль и поперёк, но и по диагонали, и едва ли не в высоту, уже был готов плюнуть и отправиться на поиски нужного самостоятельно.

От раздавшегося рядом с ним хлопка аппарации Гарри нервно вскинулся и вскочил, и выхватил палочку ещё до того, как успел толком открыть глаза.

— Эй, эй! — возмутился Скабиор, умудрившись инстинктивно отклониться от траектории, по которой в него могло бы попасть заклятье, но при этом не сумев сохранить равновесие и удержаться на ногах. — Я вам, видите ли, добыл всё — а вы! — он поставил принесённый мешок рядом с собой и, достав из него запечатанную бутылку недорогого, но, в целом, приличного огневиски, без малейшего смущения удобно устроился на полу.

— Спасибо, — от души сказал Поттер. — Это было… Правда. Спасибо, — он потянулся было к мешку, но Скабиор, пьяно смеясь, перехватил его руку:

— Вы же не бросите меня с ней одного? — спросил он, протягивая ему бутылку.

Они рассмеялись — оба на удивление невесело — и, усевшись рядом, продолжили одну из самых странных пьянок в жизни Главного Аврора Поттера.

И никто из них, разумеется, просто не вспомнил ни о каких деньгах — впрочем, Гарри и теперь не думал о них, даже закончив, наконец, свою работу и оглядывая плоды своих трудов со странным чувством горечи, а вовсе не удовлетворения. Не вспомнил он о них и потом, аппарировав, наконец, домой — как был, в грязной и сырой мантии, с налипшими на ботинки комьями влажной земли, где, не в силах объясняться с женой ещё и по этому поводу, молча поднялся на самый верх, на чердак — туда, где когда-то ютился Бакбик и где до сих валялись на полу его перья — и, не раздеваясь и даже не высушив одежду и обувь, рухнул, наконец, спать, завернувшись в какое-то старое одеяло.

Ещё каких-то пару часов назад, мерно размахивая лопатой, Гарри был так поглощён привычной с детства монотонностью действия, что не заметил, как шевельнулась штора в окне второго этажа, приоткрывая массивную и грузную фигуру светловолосого мужчины, который просто стоял, прислонившись к стене, и смотрел на улицу всё то время, пока его кузен бесшумно — ибо заглушающие чары Поттер всё-таки наложил — работал, в буквальном смысле этого слова, засучив рукава.

…А когда утром Петуния Дурсль вышла на крыльцо за традиционной газетой, она ахнула, увидев на своих клумбах несколько цветущих кустов белоснежных лилий в скромном окружении асфоделей, усеявших оставшуюся часть клумбы, странно гармонирующих с не до конца сошедшим с остального газона снегом. Она долго стояла на крыльце, позабыв даже закрыть за собой дверь, и как завороженная, любовалась этими полными сожаления и скорби цветами, размышляя о том, как все это объяснить Вернону.