Обратная сторона луны (джен)

Тем же днём Арвид Долиш шёл по узкому проходу между стеллажами, стараясь ничего не задеть и оглядываясь в поисках кого-нибудь, кто мог бы ему помочь. Утро встретило его лаконичной запиской: «Мистер Д.! Загляните, пжлст., как время будет. Г. Причард», что предполагало срочность умеренную — и потому Арвид сперва разобрал ночные сводки, сверился с картой, нанося их на общую доску происшествий, и лишь потом отправился в отдел особо тяжких, без особенной радости думая о грядущей встрече со служившим там же отцом.

Причард оказался на месте — стоял и курил у окна. Он был, как всегда, в одном из своих вечных пижонских костюмов остромодного покроя, сегодня в тёмно-синем с медным отливом, в чёрной рубашке с расстёгнутым воротом и без галстука он, на взгляд Арвида, больше напоминал одного из заправил Лютного, нежели одного из самых известных своей ледяной эффективностью авроров Британии.

— Молодец, что оперативно пришёл. Мы тут совсем закопались… год кончается, и мы тонем в мордредовых ирландцах, — он скривился и, отложив трубку с длинным прямым мундштуком и ровной высокой чашей, протянул ему несколько больших папок. — Поможешь? Есть время? Это не то, чтобы срочно — всё равно там годами ничего не меняется. Робардс посоветовал к тебе обратиться, чтобы время зря не терять — там сам Мерлин великий не разберётся.

— Давайте, конечно, — кивнул, улыбнувшись, Арвид.

— Чудненько… Ты особо не напрягайся — тут практически одни голые слухи и очень мало конкретики — даже не ясно толком, кто у них там и как живёт, половина народу, кажется, просто как-то иначе трактует понятие волшебного государства и не спешит оказать содействие компетентным нам.

— Как такое может быть? — удивился тогда Долиш.

— А Мордред их знает — у них всё не как у людей: там солидная часть населения до сих пор дома предпочитает учиться — даже С.О.В. сдают далеко не все, да и по-английски говорят через одного, — бросил Причард раздражённо. — Удачи. Может, найдёшь что, и мы хоть куда-то продвинемся — а то я от этой ирландщины с кругами фей, лепреконами и ещё Мерлин поймёт, чем, скоро стаут пить не смогу. Тут данные только за этот год — остальное уже в архиве, будь добр, сходи сам, — попросил Причард. — Ещё немного — и я на очередном квиддичном матче просто построю и зааважу их сборную к драккловой бабушке, — он хмыкнул и с хрустом сжал пальцы в замок. — Не удивлюсь, если там о падении Волдеморта узнали только от Шимуса — дикое место. В общем, сочувствую — и желаю удачи.

На разбор уже полученных материалов у младшего Долиша уйдёт несколько месяцев — просто потому, что делать в рамках своих обязанностей параллельно приходилось очень много всего, а Ирландия отнюдь не являлась приоритетным направлением — но материалы ему нужны были уже сейчас. Однако, в конце концов, разобравшись с тем, чего же среди предоставленных бумаг в первую очередь не хватает, Арвид отправился в архив за более старыми материалами.

Архив встретил его тишиной. Шумно здесь, конечно, никогда не было, но сегодня тут будто все окончательно вымерли — и он, смутно помня, где находится интересующая его секция, решил не ждать явно заплутавшую где-то в глубинах дежурную и отыскать дорогу самостоятельно. Свернув в очередной раз, он увидел почти в конце прохода стремянку, на которой кто-то стоял. Он ускорил шаг, и, наверное, эта спешка оказался излишней — потому что, практически миновав злосчастный отрезок между двух стеллажей, он неловко махнул рукой и стремянку эту задел. Девушка, стоящая наверху, покачнулась и испуганно схватилась за ручку — при этом папка, которую она просматривала, раскрылась, и на Арвида обрушился водопад покрытых убористым канцелярским текстом с одной из сторон, и девственно-белых с другой бумажных листов. Он поднял голову и открыл рот, чтобы извиниться, но так и не сказал ничего, заворожённый открывшимся ему видом: бумаги летели на него, будто огромные снежные хлопья, которые так завораживали его в детстве — он любил и не знал ничего прекраснее снегопада в канун Рождества. Его взгляд невольно скользнул вверх по стройным ногам, прикрытым выше колен простой чёрной юбкой, отметил тонкие щиколотки, мягкие туфли почти без каблуков — а потом Арвид взглянул выше и забыл вообще обо всём, утонув в светло-серых глазах, смотрящих на него вопросительно и немного испуганно.

В тот момент, когда лестница под ней дрогнула, Гвеннит и вправду испугалась и инстинктивно схватилась за ручку, выпустив из рук край папки, отчего верхние листы выскользнули из неё и начали медленно падать на пол — а, вернее, не на пол даже, а на стоящего внизу мужчину. Они всё сыпались и сыпались, летели и летели вниз, падая ему на голову и плечи, и Гвеннит почему-то вдруг вспомнила давний святочный вечер и мост, на котором тогда стояла, глядя на падающий снег и проносящиеся под нею машины, и всё никак не решаясь сделать последний шаг. Но сейчас вместо машин внизу стоял человек — стоял и смотрел на неё с растерянной и слегка ошеломлённой улыбкой. А бумажные листы летели и кружились, устилая пол белым, словно снег — зимние улицы…

Какое-то время они вот так и стояли — но потом папка опустела, и они оба синхронно проговорили:

— Ох, простите меня, пожалуйста!

И рассмеялись.

Она спустилась вниз, держа пустую папку в левой руке, и повторила, порозовев от смущения:

— Извините, пожалуйста. Могу я вам чем-то помочь? Вы что-то искали?

— Это вы меня извините, — тоже краснея, проговорил он. — Давайте я вам помогу всё собрать — я же чуть не уронил вас!

— Да ничего страшного, что вы, я справлюсь, — она присела на корточки и начала собирать рассыпавшиеся листы, почему-то позабыв о любой магии и вздыхая от мыслей о том, что их теперь придётся заново сортировать и складывать — а ведь она потратила на это всю первую половину дня. Он тоже опустился на корточки — рядом, и тоже принялся собирать бумаги, проговорив тут же:

— Давайте я помогу вам их разложить по порядку! Здесь всё перепуталось… вам тут работы на несколько часов, а вдвоём быстрее. Это же моя вина.

— Ну давайте, — согласилась она, снова краснея. — Вы точно никуда не спешите?

— Нет, — сказал он.

Что было правдой только отчасти: дело у него и вправду было несрочное, но при этом других осталось на сегодня немало… а, с другой стороны, что ему помешает задержаться подольше? Девушка же не виновата в том, что он так неловок и вечно что-то роняет.

Очень быстро обнаружив, что ползать по полу на корточках неудобно, Гвеннит махнула рукой на приличия и просто встала на колени — и Арвид тут же последовал её примеру. Так они и передвигались, иногда сталкиваясь друг с другом и улыбаясь при этом, раскладывая бумаги в небольшие поначалу стопки прямо тут, на полу, и не замечая, как летит время. Когда, наконец, всё было собрано, Гвеннит села на пол, вытянув ноги, и протянула Арвиду руку, сказав с благодарностью:

— Огромное вам спасибо. Я бы тут до вечера провозилась.

Он взял её руку — маленькую, с аккуратными, не накрашенными ногтями и с парой шрамов на тыльной стороне, очень тёплую, мягкую и сухую — и пожал, чувствуя, как пьянеет от одного этого прикосновения. Девушка почему-то не спешила её забирать, и они так сидели, наверное, вечность, целиком уместившуюся в пару минут — потом разом смутились оба, Гвеннит отняла руку и торопливо спросила в попытке сгладить эту неловкость:

— Хотите чаю?

— Лучше кофе, — машинально, по привычке ответил он — и тут же залился краской от такого неловкого и совсем неуместного сейчас ответа. — В смысле, спасибо. Да. Чай. Очень хочу.

— Кофе у нас тоже есть, — улыбнулась Гвеннит, вставая — он вскочил первым и успел протянуть ей руку, и она оперлась на неё вовсе не символически и задержала свою чуть дольше, чем требовалось. — Меня Гвеннит зовут, — сказала она, наконец. — Гвеннит Уитби.

— Арвид Долиш, — представился он, снова протягивая ей руку и вновь осторожно сжимая её. — Я из отдела штабного планирования… искал тут кого-нибудь — и вот. Нашёл вас, — он вновь покраснел от случайной двусмысленности своих слов.

— Дежурного архивариуса нет сегодня, — но я тоже могу вам помочь…

— Это не срочно! — быстро возразил он. — Нет так нет… Я завтра зайду. Не хочу отвлекать вас… и так я…

— Да. Чай же. В смысле, кофе, — вспомнила она. — Пойдёмте?

— Чай будет отлично, — сказал он. — Или кофе. Всё равно…

Она привела его в маленькую комнату, что служила разом и столовой, и комнатой отдыха всем работающим в архиве — и пока готовила кофе, Арвид сидел за старым деревянным столом, изъеденным многими поколениями жуков-точильщиков, но ещё крепким и очень внушительным, и, не отрываясь, смотрел на девушку. Ему казалось, что он никогда не видел таких — а каких, он толком даже не смог бы сказать. Невысокая, даже маленькая, в чёрной юбке и яркой красной блузке, она двигалась так легко и так плавно, как ему ещё ни разу не доводилось видеть. Лёгкая, темноволосая, с удивительно светлой, почти белой кожей, она казалась ему совершенством, чем вызывала мучительное смущение — и не менее сильное желание быть рядом, сделать что-то, чтобы привлечь её внимание, вызвать улыбку, рассмешить, обрадовать чем-нибудь… Он знал, что не слишком-то обаятелен и вовсе не соблазнителен, и привык к тому, что девушки с удовольствием дружат с ним, но как мужчину воспринимают с трудом — и его прежде это никогда особенно не расстраивало, однако сейчас он впервые в жизни дорого дал бы за умение говорить легко и красиво.

Гвеннит чувствовала и это его смущение, и его интерес, и внимание — чувствовала и сама ужасно смущалась, не держа даже в мыслях, что может ему понравится — такому серьёзному и, как ей казалось, умному, и взрослому, и вообще аврору. Она не то, что боялась их — нет, любить не любила, конечно, но больше следуя нелюбви к ним Скабиора, нежели лично имея к ним какие-то претензии. Но, как бы она к ним ни относилась, Гвеннит всегда смотрела на них снизу вверх — а тут не просто аврор, а из аналитик из штаба…

А ещё он ей нравился. Сразу же, с первой секунды понравился — да что там, она влюбилась в тот же момент, когда только увидела его там, внизу, под этими кружащимися в воздухе бумагами… но зачем ему маленькая неловкая работница архива, чуть не уронившая ему на голову тяжеленную папку?

Кофе, наконец, был готов, и Гвеннит, поставив на стол разные чашки — потому что двух одинаковых тут отродясь не водилось — принесла кофейник и блюдце с крекерами, и второе — с шоколадным печеньем, и баночку с сахаром…

— Вы извините, — сказала она, — у нас тут гостей не бывает обычно… всё очень по-домашнему, и…

— Всё здорово, — сказал он, улыбаясь. — У нас так же… Только печенья обычно нет. Спасибо.

Они потянулись к кофейнику — их руки столкнулись, и они оба вспыхнули, залились краской… и рассмеялись.

— Я совсем не умею ухаживать за девушками, — решился он вдруг, заглянув ей в глаза, — и ужасно жалею об этом сейчас… Мне очень хочется пригласить вас куда-нибудь вечером, но я никак не могу придумать, куда — я не знаю, куда обычно водят красивых девушек, — сказал он, искренне улыбнувшись. — Я бы позвал вас попросту погулять… Но вы хотите, наверное…

— Пойдёмте, — кивнула она, не веря своим ушам и так и не отнимая своих пальцев от его, ощущая ребром ладони жар от стоящего совсем рядом кофейника. — Я очень люблю гулять. Правда. За городом… или в городе, — добавила она поспешно.

— За городом, — он улыбнулся и всё же решился взять её за руку. — Я знаю много красивых мест… Вы разрешите угостить вас обедом после работы — а потом погуляем? А потом я вас домой провожу… Если можно… Просто до дома, не думайте, я…

— Я не думаю, — решительно сказала она и, улыбнувшись, добавила: — Можно.

Так что дела в этот день у Долиша остались недоделанными — впервые за всё его не такое уж долгое время работы. Впрочем, действительно срочных среди них не было, и все они вполне ждали до завтрашнего утра…

Они прогуляли весь вечер, бродя сперва под закатным солнцем, потом в сумерках, а после и вовсе в темноте вдоль затянутой льдом и уснувшей реки, по освещённой редкими фонарями практически пустой набережной и разговаривая — обо всём, держась за руки, словно подростки, которыми, впрочем, оба были не так уж давно. День стоял холодный и ясный, морозный воздух пощипывал щёки, окрашивая их румянцем, от которого оба казались ещё более юными, чем были на самом деле, а лужи были покрыты тонкой прозрачной корочкой, который они оба, смеясь, с хрустом ломали. Им не было холодно, но он наложил согревающие чары на неё, а она, в ответ — на него, а когда солнце начало опускаться к горизонту, окрашивая иней в розово-золотистый цвет, они подошли к одному из деревьев и смотрели на закат сквозь его ветви. И уже поздно вечером, расставаясь, поцеловались — почти что случайно: Гвеннит споткнулась, он подхватил её под руку, и они оказались внезапно совсем близко, друг против друга, глаза в глаза… и замерли так, чуть ли не позабыв, как дышать — а потом очень медленно потянулись друг к другу и осторожно, неловко, радостно соприкоснулись губами.

А потом, наконец, обнялись — и поцеловались по-настоящему, долго-долго, а потом стояли, просто обнявшись.

Они встретились и назавтра — сперва утром, когда он ждал её на подходе к министерству и потом проводил до архива, затем на ланче в министерской столовой, и снова — вечером…

Так и пошло: они почти не расставались, проводя вместе вечера и выходные, совершая длинные, иногда на целый день растягивающиеся прогулки по окрестностям Лондона, иногда разговаривая часами, а иногда не произнося за весь день и пары десятков слов — им хорошо оказалось и говорить, и молчать вместе… И ни он, ни она никак не могли поверить, что тот, другой — та, другая — вдруг рядом, и всё получается, и они нужны и интересны вот этому удивительному, невероятному человеку.

Гвеннит почему-то ничего не рассказывала Скабиору — а он и не спрашивал, в общем-то, не нуждаясь в вопросах, прекрасно видя и понимая, что с ней происходит, и из какого-то ему самому неожиданного благородства ни разу не попытавшись за ней проследить.

О том, что однажды придётся рассказать Арвиду о том, кто она такая, Гвеннит старалась не думать. Сделать с этим она всё равно ничего не могла и понимала прекрасно, что, едва он узнает — всё тут же закончится. И решила, что когда-нибудь скажет, конечно… но — потом. После. В конце концов, имеет же она право на маленький кусочек счастья…

Но так не могло, конечно же, продолжаться вечно.