Обратная сторона луны (джен)

Сэмюэлсон появился ровно в пять — вышел из камина в безукоризненной серой мантии. Светлые, гладко зализанные волосы, очки в тонкой металлической оправе, светло-серые глаза — и, принюхавшись, Скабиор уловил хорошо знакомый, едва ощутимый запах дегтярного мыла и травяного шампуня… этот господин, кажется, вообще не менялся, и Скабиор мог бы поклясться, что у него, вероятно, даже бельё всё полностью одинаковое и разложено идеально ровными рядами в шкафу.

— Добрый день, — сделав над собой некоторое усилие, Скабиор улыбнулся, и поднявшись с кресла, протянул руку.

— Здравствуйте, — кивнул, Сэмюэлсон, пожимая её твёрдо и коротко, и Скабиор мог бы поклясться, что на его пальцах остался после рукопожатия запах этого господина, чья ладонь оказалась неожиданно мягкой, сухой и прохладной. — Как замечательно, мистер Винд, что вы нашли, наконец, время для встречи, — проговорил он, одновременно приветствуя сидящую Эбигейл вежливым кивком.

— Прошу прощения, что мне не удалось сделать этого прежде, — заставил себя почти извиниться Скабиор.

— Мне казалось естественным ваше присутствие во время моих визитов, — с некоторым неудовольствием проговорил Сэмюэлсон. — Но у вас, насколько я смог понять, иная точка зрения. Эти дети вверены вашему попечительству, — напомнил он.

— Разумеется, — кивнул Скабиор, ощущая некоторую тоску. Сейчас начнётся… Этот лощёный господин, похоже, обожал распекать и, что называется, ставить на место — и, кажется, сейчас настал его час. Хотя… какого, собственно, Мордреда? Я тебе не подчинённый — и надзираешь ты отнюдь не за мной. — К сожалению, мои обязанности не всегда позволяют мне проводить здесь круглые сутки, — вздохнул он, очень честно глядя в светло-серые, прозрачные, словно бутылочное стекло, глаза Сэмюэлсона. — Если бы я знал, что вы желаете меня видеть — я, разумеется, выстроил бы свой график с учётом ваших визитов, — практически искренне проговорил он.

— Я полагаю, — сказал Сэмюэлсон, — что, если одни обязанности не позволяют вам выполнять другие обязанности — возможно, стоит подумать о том, чтобы кому-нибудь их делегировать. Опека над несовершеннолетними требует времени и внимания, — добавил он с заметным неудовольствием — а Скабиор, удерживая на лице почти спокойное и слегка виноватое выражение, начал считать про себя, чтобы отвлечься и не завестись сейчас по-настоящему. — Конечно, мисс Коттон справилась с возложенными на вас обязанностями, — продолжил Сэмюэлсон, — но я всё же рассчитываю в дальнейшем на личное сотрудничество.

«Мисс Коттон»?! Незнакомое имя притушило разгорающуюся ярость Скабиора, и от удивления он чуть было не спросил, о ком, собственно речь, и даже открыл было рот — когда встретился с непривычно смеющимися глазами Эбигейл.

И вспомнил.

Коттон! Ну, разумеется, она же должна была назвать какую-то фамилию, когда регистрировалась! Они все называли — но почему, святая Моргана, она выбрала эту? Почему Коттон? Ещё бы Силк… вот Вул подошло бы гораздо больше, не говоря уж о Феа.

— Мистер Винд в последнее время чрезвычайно занят делами фонда, — сказала Эбигейл. — Деньги не падают с неба, мистер Сэмюэлсон — кому-то нужно их добывать. Воспитание — это очень важно, но детей нужно на что-то кормить и одевать, не говоря уже обо всём остальном. Я говорила вам в прошлый раз — он сожалел, что не смог встретиться с вами.

— Я помню, — кивнул Сэмюэлсон, а Скабиор ощутил неприятный укол стыда. Эбигейл ни слова ему не сказала… или сказала? Он не мог вспомнить… и это было досадно. — Я надеюсь, мы с вами достигли взаимопонимания? — уточнил Сэмюэлсон у Скабиора и, увидев кивок в ответ, спросил, переходя, очевидно, к причине встречи: — Почему ваши подопечные не посещают занятий в школе?

— Они ещё не готовы, — ответил Скабиор, начиная потихонечку раздражаться. Какого Мордреда ему надо? Они обязаны сдать СОВ — ну так сдадут, какая разница, где они будут учиться? Ему категорически не хотелось, чтобы они ещё и к школе, которая тоже была его детищем, имели какое-нибудь отношение, и тот факт, что они сами не проявляли ни малейшего желания туда попасть, его совершенно устраивал.

— Кайла МакМоахир может быть допущена к СОВ уже в этом году, — напомнил ему Сэмюэлсон. — Однако срок подачи заявлений подходит к концу, а никаких документов от вас в комиссии до сих пор не получали и…

— Она не готова, — категорично ответил Скабиор. — Может быть, в следующем. Или ещё через год.

Сэмюэлсон как-то странно — Скабиор готов был поклясться, что изучающе — на него посмотрел поверх очков, а затем спокойно продолжил:

— Самостоятельная подготовка в этом возрасте не позволяет волшебнику освоить требуемый объём знаний и навыков. И я считаю необходимым напомнить, что для того, чтобы эти дети однажды стали полноценными членами нашего общества, образование они должны получить — а полноценное образование предполагает наличие преподавателя и учебной программы. Если вы настаиваете на домашнем обучении — у вас есть подобное право, но его следует соответствующим образом организовать. Однако за прошедшее время, насколько мне известно, в этом направлении не было предпринято никаких нужных шагов.

— Они приступят к занятиям в следующем учебном году, — со всей доступной ему сейчас любезностью улыбнувшись Сэмюэлсону, произнёс Скабиор, — и начнут осваивать утвержденную Министерством программу. Я полагаю, что на данный момент домашних занятий — под присмотром взрослых, конечно же — им более чем достаточно. Позволю себе напомнить, — он чувствовал, что начинает закипать. Какого Мордреда эта треска тут командует? Хотя… пожалуй, нет, не треска — инспектор больше напоминал ему какого-нибудь хорька… или ящерицу. Вот оно — именно ящерица. Такая же холоднокровная, мелкая и нахальная. Впрочем, он уже кое-чему научился в этом их министерстве, и в таком тоне разговаривать тоже умеет, — что часть предметов в нашей школе преподают родители одного из тех авроров, которых прежняя община наших подопечных удерживала в заложниках — и с одним из них они лично встречались в бою. Лично я полагаю, что им требуется ещё некоторое время для того, чтобы быть в состоянии нормально у него обучаться. Мы же с вами не хотим никаких инцидентов? — завершил он вопросом свою маленькую речь.

— Если вы говорите о младшей мисс МакМоахир и её столкновении с аврором Долишем, то любые инциденты с её стороны попадают под действие заключённого ей и остальными контракта, — после короткой паузы признал Сэмюэлсон. — Однако в ваших словах есть определённая логика и в интересах детей необходимо будет подумать о выборе других преподавателей по данным предметам, если со стороны мистера и миссис Долиш будет существовать возможность создания нежелательной ситуации.

— Видите ли, — Скабиор с силой поджал пальцы ног — единственное, что он мог сейчас напрячь, не привлекая к этому внимания собеседника, и так снять напряжение хотя бы немного. Потому что больше всего ему сейчас хотелось дать мистеру Ящерице в глаз, — говоря «инцидент», я вовсе не имел в виду нападение или что-то подобное. От этого, разумеется, Долишей защищают контракты — а в сдержанности обоих я совершенно уверен. Но вы ведь давно работаете с подростками, — продолжал он, старательно переводя на язык вежливости то, что рождалось у него в голове, — и знаете, что если они не могут сделать то, чего очень хотят — они, — он сглотнул, — могут… изобрести какой-нибудь заменитель. Например, игнорировать того, кого считают врагом, пусть даже это и их учитель. Так как заменить Долишей мне пока некем — я не могу позвать на их место абы кого, а хорошие специалисты почему-то не обивают пороги Фонда, — он позволил себе усмехнуться, и тут же продолжил: — И заканчивая тем, чтобы разбить свою голову, раз уж невозможно разбить чужую, — он умолк, дружелюбно и понимающе улыбаясь и пережидая шум в ушах от буквально бросившейся ему в голову крови. Ты же вроде профессионал! Ты годами с подростками дело имеешь! Ладно — не с оборотнями, с обычными, пусть! Ты не знаешь, каких бед может натворить обиженный и загнанный в угол подросток? Понятно, что в школе ты сам наверняка был старостой и любимчиком всех учителей — но ты же, Мордред тебя побери, должен был хотя бы опыта какого-то нахвататься!

— Научить их адекватно взаимодействовать с теми, кто вызывает в них негативные чувства, и находить компромисс и есть главная из наших задач. Пожалуй, это вообще краеугольный камень разумного общества, — холодно произнёс Сэмюэлсон. — И чем раньше они начнут — тем легче им будет этому научиться, и тем проще нам будет вовремя сделать выводы. А если они не смогут и не захотят, в чем я имею все основания сомневаться, тогда мы будем решать эту проблему в предусмотренном законом порядке. Поэтому я обязан напомнить, что получение образования в стенах вашей школы является обязательным для того, чтобы признать их социализацию успешной — учитывая финансовую составляющую вопроса. Ведь условия их пребывания под опекой Отдела согласованы с МКМ, к тому же именно эти постулаты прописаны в ваших уставных документах и самом проекте столь многообещающего учебного заведения.

— Разумеется, — кивнул Скабиор. — Я думаю, мы уже пришли к соглашению — что они приступят к занятиям в новом учебном году. Если начать слишком рано, то это может принести не меньше бед, чем если промедлить и упустить нужный момент — дайте вы им в себя прийти! — не выдержал он. — Вы хоть понимаете, что им пришлось пережить? Каково это — в один день лишиться и всех своих родных, и дома, и всей той жизни, что у вас когда-то была? Хотите превратить нормальную реабилитацию в фарс — извольте тогда без меня! — проговорил он запальчиво. — Я в этом участвовать не собираюсь!

— Вы, разумеется, имеете право отказаться от опеки и передать свои обязанности по курированию МакМоахиров любому из ваших коллег, — кивнул Сэмюэлсон. — Так же и Отдел защиты оборотней может отказаться от их опеки в принципе. В этом случае я постараюсь подыскать для них какой-нибудь иной вариант. Возможно, пребывание в обычной волшебной семье будет для них полезнее.

— Даже не думайте, — выдохнул Скабиор, делая шаг к Сэмюэлсону. Эбигейл вдруг тоже встала и шагнула ему навстречу — и это охладило его и позволило в самый последний момент взять себя в руки. Он быстро облизал губы и продолжил: — что я окажусь столь безответственен, — он широко улыбнулся. — Я понимаю, что, пропустив два ваших визита, создал у вас подобное впечатление — но поверьте мне, оно ложное. МакМоахиры, бесспорно, останутся под опекой Отдела, и куратором останусь именно я. И в школу они пойдут — с началом следующего учебного года.

— Ваше право, — с удивительной невозмутимостью сказал Сэмюэлсон. — Я рад, что мы прояснили все организационные моменты — а теперь, если вы не возражаете, я побеседую непосредственно с вашими подопечными. Мисс Коттон, мы можем снова воспользоваться вашим кабинетом?

— Конечно, — ответила Эбигейл и, кивнув Скабиору, коротким жестом предложила Сэмюэлсону пройти вместе с ней. Когда они оба скрылись на лестнице, Скабиор рвано выдохнул через зубы.

Сэмюэлсон общался с МакМоахирами целый час — сперва ровно четверть часа они беседовали все вместе, а затем — по пятнадцать минут наедине с каждым. Скабиор же всё это время мерил быстрыми нервными шагами холл и гостиную, стараясь унять захлестнувшую его после разговора с инспектором ярость. И это ему почти удалось. Стрелки часов показывали десять минут седьмого, когда по лестнице спустилась притихшая Дейдре, молча, даже не заметив его, вышла из дома и, насколько мог судить Скабиор, отправилась куда-то в сторону дальних грядок. Сам же он сумел взять себя в руки и был вполне готов выста… проводить Сэмюэлсона с фермы как можно вежливей.

Тот не заставил себя ждать и спустился по лестнице, как и ушёл, в компании с Эбигейл. Вежливо со всеми простившись, он ещё раз напомнил о дате своего следующего визита, а затем скрылся в камине — и когда он взял из горшка на каминной полке щепотку летучего пороха, Скабиор мог бы поклясться, что он отмерил его с точностью до одной крупинки.

Остаток дня Скабиор провёл в «Лесу» — поднявшаяся в нём после намёков инспектора ярость улеглась не скоро, он не хотел отправляться в таком состоянии к Гвеннит, и первые же мысли о ней заставляли его вновь заводиться. Его жизнь была бы значительно проще, если бы ему никогда не пришлось приводить сюда этих драккловых ирландских щенков — но никто не смел их у него отбирать. Особенно эта тощая очкастая ящерица. Кем он себя возомнил? Куда ему с ними справиться! Очки нацепил, сшил на заказ мантию — и полагает, что ему тут всё можно? Волшебничек… шерсть ты от флоббер-червя получишь, а не моих фениев!

* * *

Джейсон Сэмюэлсон вышел из камина в своём кабинете и посмотрел на часы — ему предстояло решить, успеет ли он написать отчёт по результатам встречи с МакМоахирами сегодня, или отложит это на завтра, как бы он не ненавидел оставлять незавершенными свои дела. Стрелки показывали тринадцать минут седьмого — и времени на то, чтобы вдумчиво поработать, у него оставалось непростительно мало: не позже половины седьмого ему уже надлежало быть дома, чтобы то, что ему предстояло сегодняшним вечером, прошло без неприемлемых и недопустимых накладок. Значит, отчёт он напишет завтра: утром у него не было запланировано никаких срочных дел, более того, он может прийти раньше на четверть часа. А пока он обстоятельно сможет обдумать поведение мистера Винда и сделать для себя определённые выводы.

Сэмюэлсон неспешно и аккуратно сложил все бумаги в сейф, автоматически раскладывая их по стопкам и папкам, потом проверил ящики своего стола, убедившись, что они не содержат ничего, чего содержать не должны, а затем всё запер и наложил несколько нестандартных следящих чар. Проверив, насколько ровно стоят у стены все стулья, он покинул свой кабинет, направившись, наконец, домой.

Оказавшись в прихожей, он снял ботинки, лёгким движением палочки очистил их и отправил в шкаф для обуви, после чего прошёл в гардеробную и разделся: он аккуратно повесил на вешалки сначала мантию, а следом за нею брюки, привычно вычистив их целым комплексом чар. Рубашка, бельё и носки отправились по стоящим в углу корзинам для грязных вещей — каждый предмет в свою — он всегда был жёстким сторонником дисциплины, и от себя требовал её не меньше, чем от других. Убедившись, что все вещи на положенных местах, он обнажённым отправился в душ.

На то, чтобы тщательно вымыться, как и всегда, в подобные этому, «особенные» вечера, ему требовалось ровно двадцать минут. Сэмюэлсон отрегулировал воду, сделав её настолько горячей, насколько он мог терпеть, но всё же не обжигающей, как и всегда, следуя заведённому ритуалу. Как всегда в те дни, когда впереди его ждало то удивительное, что позволяло ему ощутить чувство беспредельной свободы, он откупорил флакон с пряно пахнущим зельем, способным полностью скрыть естественный запах тела не хуже, чем заглушающие заклятья скрывают любые звуки.

Пока его руки совершали привычные размеренные движения, сам он продолжал размышлять над ситуацией с МакМоахирами и анализировать мистера Винда, чьё отношение к делу казалось Сэмюэлсону возмутительным. Ещё когда им пришлось работать по делу Мунов, подход Винда вызвал у него определённые и вполне закономерные в сложившихся тогда обстоятельствах сомнения. А теперь, когда тот был назначен куратором троих несовершеннолетних правонарушителей, Джейсон сразу предположил, что с ним просто не будет, и убедился в своей правоте, когда Винд пропустил первое его посещение фермы. За свою карьеру Джейсон видел множество опекунов и родителей — и ни разу не ошибся в своих оценках. Почти каждое правонарушение, с которым ему приходилось работать, становилось следствием отношения взрослых к своим обязанностям касательно тех, кого им положено было воспитывать и о ком заботиться. Тех, ответственность за кого они несли. Но мистер Винд и ответственность, на взгляд Сэмюэлсона, с трудом могли употребляться в одном предложении, не содержащем вполне определённого непечатного набора слов, несмотря на все заверения мадам Уизли, которая явно оказывала Винду протекцию.

И то, что Винд проигнорировал сначала первую встречу, а затем — после вежливого напоминания, которое, согласно отклику заклинания, явно побывало в его руках — и вторую, ни в какое сравнение не шло с тем, что он игнорировал своих подопечных. Сэмюэлсону удалось неожиданно выяснить из бесед — а он умел задавать детям вопросы и, что самое главное, получать ответы на них — что Винд целенаправленно избегал подростков практически целый месяц! И это в тот момент, когда им было необходимо самое пристальное внимание.

Он выключил воду и тщательно вытерся полотенцем, приятно пахнущим свежестью и имеющим едва уловимый аромат, который хранят в себе вещи, отпаренные с особою дотошностью — именно таким в его представлении и должно было быть полотенце, мягкое и кипенно-белое, аккуратно дожидающееся, когда сможет впитать в себя капли воды с его кожи. Он высушил и освежил его целым комплексом чар прежде, чем повесить на место, а затем завернулся в такой же белый халат и отправился ужинать.

В «особые» вечера его ужин всегда состоял из взбитых в пышную пену двух яиц с коньяком. Он взбивал их в специальном стакане, а затем переливал в высокий бокал. И внимательно наблюдая, как жидкость медленно перетекает из одного сосуда в другой, он снова вернулся к мыслям о том, что, пожалуй, был прав, решив прежде, чем начинать официальное разбирательство, всё же дать Винду третий шанс и в качестве последнего предупреждения отправить сову. Поскольку мистер Винд был не просто очередным безответственным опекуном, но сотрудником министерства, его отношение не только к собственным подопечным, но и к своим должностным обязанностям было совершенно недопустимым. Конечно, решение это он принял не благодаря заинтересованности высоких министерских чинов в мистере Винде, а лишь потому, что дети всё-таки не были брошены на произвол судьбы, а находились под присмотром Эбигейл Коттон. А она произвела на Сэмюэлсона впечатление добропорядочного (о чем говорили, в том числе, документы, которые Джейсон успел изучить и заодно сделать для себя несколько неожиданных, но вполне вписывающихся в общую картину открытий) и ответственного человека: она хорошо видела, что движет детьми, имела превосходные представления о дисциплине и должный авторитет, чтобы обеспечить её соблюдение всеми, кто проживал на ферме.

Выбор подобного человека на роль своего помощника говорил в пользу мистера Винда — так же, как и тот факт, что предоставленным шансом мистер Винд всё же не пренебрёг — но вот его отношение к ситуации оставляло пока массу вопросов. На критику он отреагировал ожидаемо остро, и в руках себя удержал с трудом, хотя то, что он пытался детей защитить, добавляло ему очков — особенно когда Сэмюэлсон предложил ему снять с себя те обязательства, с которыми он не справляется или не желает справляться. Если мистер Винд внял предупреждению и теперь станет делать то, что должен, это избавит их обоих от ненужной бумажной работы, а детей — от новых потрясений. Но, с другой стороны, если мистер Винд всё же относится к той категории людей, которые способны загореться и начать делать хоть что-нибудь, только если почувствуют, что того, чем они должны дорожить, их могут лишить, а затем, когда опасность минует, вновь успокоятся, так ничего и не предприняв — значит, придётся всерьёз задуматься о том, чтобы забрать опеку над МакМоахирами у Отдела защиты оборотней и подыскать семью, в которой эти непростые дети смогут стать полноценными и безопасными членами общества.

Четырёх встреч Сэмюэлсону было достаточно, чтобы вполне авторитетно сказать, что восприятие этими детьми себя и своего места в корне отличается от того, которое, насколько он знал, характерно для оборотней. В других обстоятельствах они бы органичнее смотрелись в гриффиндорских шарфах в факультетской башне, чем среди грядок на ферме в лесу. А сложись обстоятельства иначе, они могли бы столь же естественно смотреться в черных плащах и масках — принять добровольно метку или нанести на себя ритуальные татуировки и добровольно стать оборотнем, как полагал Сэмюэлсон, вполне стоило рассматривать, как явления одного порядка, и делать из этого нужные выводы.

Молодежь, бездумно сражающаяся за чужие идеи и, самое главное, умеющая и готовая идти до конца — и те, кто готов использовать этот порыв — именно с этим ему приходилось работать особенно долго и тяжело. Потому что те случаи, где фигурировали заколдованные из хулиганства магглы с хвостами, ушами и цветными пятнами неприличной формы, не шли ни в какое сравнение с теми, где подростки были убеждены в навязанной им взрослыми правоте своих действий.

Тщательно вымыв и высушив посуду, убедившись, что на прозрачном стекле не осталось разводов, Джейсон убрал и уничтожил следы своей скромной трапезы. Затем он вернулся в ванную комнату, где тщательно вычистил зубы и прополоскал рот, снял халат и, повесив его на место, снова босым и обнажённым отправился в дальнюю часть своего дома — в специальную комнату, куда мог войти только он, за дверью которой начинались его «особые» вечера. Переступая этот порог, он каждый раз ощущал, как рождалось или же гасло в нём трепетное чувство безграничной и совершенной свободы, которую он позволял себе испытать всего несколько вечеров в месяц. И прежде, чем позволить себе пересечь эту грань, коснувшись простого, на первый взгляд, металлического запора, Сэмюэлсон закрыл глаза и заставил себя выбросить из головы все мысли о Винде до завтрашнего утра — сейчас важно было очистить сознание и сосредоточиться на том, что ему предстояло сделать.

Мягко нажав на ручку, Джейсон отворил дверь и вошёл в залитую ярким и одновременно удивительно мягким светом комнату с зеркалом во всю высоту стены. Приблизившись, он внимательно всмотрелся в его поверхность, изучая своё отражение и в очередной раз отмечая медленные и едва уловимые, но неизбежные изменения, происходившие с его телом по мере того, как он становился старше, и которые он обязан был принимать во внимание. И прежде, чем начать выполнять плавные и отточенные за много лет движения палочкой, он несколько раз глубоко и ровно вдохнул и выдохнул, а спустя пару мгновений ощутил, что начал меняться.

О, нельзя было сказать, что трансфигурация всегда давалась ему как-то особо легко — вовсе нет. Просто он с детства привык требовать от себя максимального результата — во всём. Как, например, в квиддиче, хотя в межфакультетских соревнованиях команда Райвенкло так ни разу и не смогла завоевать кубок, но никто не смог бы сказать, что он не выкладывался на поле полностью — даже такие фанатики этого спорта, как Флинт и Вуд, отдавали должное тому, как он умел обращаться с битой. Или на занятиях в хоре у Флитвика, где он и Bufo marinus⁽¹⁾ с удовольствием исполняли сложные сольные партии.

И когда на шестом курсе они начали осваивать трансфигурацию человека, то первая же перекрашенная самостоятельно бровь заставила Джейсона испытать глубокий внутренний трепет. О нет, это нельзя было сравнить с эффектом оборотного зелья, когда ты, теряя контроль, становишься кем-то еще — нет, это было торжеством магии, позволяющее достичь столь желанного совершенства с филигранной точностью, пусть на то, чтобы в полной мере овладеть этим умением, у него ушёл не один год.

Полный сладкого предвкушения трансформации в тот внутренний эталон абсолютной гармонии, на поиски которого Джейсон мог бы потратить всю свою жизнь, если бы не был в своё время настолько дисциплинирован, он, не теряя контроля, отдавался сложным, но глубоким и затрагивающем особые струны в его душе ощущениям, приходящим вместе с каждой волной магии, омывающей его тело. Он чувствовал, как меняется форма его хрящей, костей и суставов, ощущал, как с лёгким приятным покалыванием изменяется его кожа, как отросшие волосы касаются сперва плеч, а затем лопаток. Он ощутил, как изменяется его вес и смещается центр тяжести, он испытал тот невероятный миг, когда защипало глаза, и радужка окрасилась в нужный оттенок, и шаг за шагом его отражение в холодном стекле приближалось к тому совершенному образу, который сиял негасимым огнем в его разуме и воплощался в жизнь вместе с невероятно сложной и тщательно выведенной формулой трансфигурации живого в живое.

Он совершил последний идеально отработанный взмах и, испытав момент сакрального торжества, ещё раз внимательно изучил свои новые — но в то же время хорошо знакомые черты в зеркале — и только после этого позволил себе снять очки, совсем не подходящие теперь, привычно лишив окружающий мир резкости и погрузив его в лёгкий туман, в котором ему предстояло провести оставшийся вечер. Но ему это не мешало — там, где он сможет на несколько часов до конца ощутить себя свободным и совершенным, зрение было не так уж важно.

Он медленно открыл шкаф и, немного подумав, определился с выбором — нежный алый шёлк коснулся его обновлённого тела. Уложив последнюю складку, он подошёл к туалетному столику, где привнёс в свой пока еще не завершённый образ дополнительные штрихи, наполняющие его мягким сиянием и внутренним светом.

И последней каплей — как в прямом, так и в переносном смысле — его невероятной метаморфозы стала капля особых духов, скрывавшихся в высоком хрустальном флаконе — распылённая на тысячи крохотных брызг, она осела на его тёплой коже. Совершенство не могло не иметь запаха, надежно скрытого зельем — совершенство обязано быть таковым не только с точки зрения формы, оно обязано быть таковым для всех органов чувств.

Закончив, он подошёл к зеркалу и, слегка прищурившись, ещё раз внимательно оглядел себя — а затем аппарировал в знакомый ему полумрак обитой тёмным шёлком небольшой комнаты.

…Он стоял рядом с небольшим лакированным столиком, в центре которого расположились кувшин с прохладной лимонной водой и накрытый белоснежной салфеткой хрустальный стакан, прислушиваясь к доносившемуся до него нестройному шуму, прикрыв глаза и настраиваясь, пока не услышал за спиной шелест бархата и не обернулся на этот звук.

— О, Леди Элейн! — тепло промурлыкала мадам Спинни. — Вы, как всегда, выглядите невероятно! Зал неистовствует — ещё немного, и я опасаюсь, что они начнут брать сцену штурмом! Сегодня у нас запланировано три отделения по полчаса. Музыканты уже настроились и все ждут лишь вас.

— Не будем испытывать их терпение, — улыбнувшись, почти пропел Джейсон-Элейн, наслаждаясь обертонами в собственном голосе, и шагнул на залитую светом софитов сцену.

1) Bufo marinus — жаба-ага.

Вернуться к тексту