Обратная сторона луны (джен)

— Мама, — проговорил Леопольд Вейси.

Он вошёл без стука — просто аппарировал к входной двери и, оставив побоявшуюся сразу идти с ним Ид… Лорелей, прошёл в кухню, где в это время ожидаемо толпились живущие в доме книззлы и шли приготовления к завтраку. Миссис Вейси вздрогнула от неожиданности, обернулась — и ахнула, увидев сына. От всего сразу: от неожиданности, от того, как тот выглядел, и от большой сумки в его руках.

— Лео, — проговорила она, вытирая руки и протягивая их к сыну. — Откуда ты… как? Почему? Что случилось?

— Случилось, — кивнул он, опуская сумку на пол.

— Что? — спросила она, очень знакомо сжимая руки. Но нет, он не собирался ни лгать, ни даже смягчать свои новости. Потом сказать будет ещё сложнее — и он, в итоге, заврётся. Нет уж.

— Если кратко, — он усмехнулся, — то я лишился работы — формально я ушёл сам, но все понимают, что это просто формальность. Я наркоман, мама, и я женат, и жена моя ещё вчера была проституткой — но я люблю её, мама, и я сам был её клиентом, и мне наплевать. Мы можем остановиться в гостевом домике на какое-то время? Мне придётся сейчас лечиться, и у меня нет сейчас ни сил, ни денег на поиск другой работы и иного жилья. А жена моя нужна мне здесь, со мною. Всегда. Так что, если это удобно — мы бы остались. Если нет — говори сразу, я пойму. И нам хватит денег и сил снять какое-нибудь жильё.

Его мать — хорошо выглядящая женщина средних лет, со светлой, идеально уложенной стрижкой и приятным, всё ещё привлекательным лицом — молчала какое-то время, пристально разглядывая сына, который, несмотря на весь свой аврорский опыт, ничего не мог прочитать на её лице.

— Оставайся, конечно, — сказала она, наконец. — Домик свободен… я надеюсь, ты будешь бывать и у нас?

— Я не знаю, — ответил он откровенно. — Я не хочу сейчас никого видеть, мама. Вообще никого. Кроме жены, — он слегка усмехнулся, — ну и, конечно, целителей: в Мунго мне придётся бывать регулярно. Ещё и визиты к вам выше моих сил, говоря откровенно.

— Я могу навещать тебя… вас? — спросила она, подходя к нему — но Вейси отстранился, несильно, но очень подчёркнуто.

— Я не хочу сейчас никого видеть, — повторил он. — Не хочу и не могу. Твой сын не просто неудачник, мама — твой сын просрал всё, что только сумел. А сумел он много. Извини, — он развернулся и вышел, переступая через привычно вьющихся вокруг ног книззлов. Она не пошла за ним — и не попросила представить ей новую родственницу. Что ж… он и не ждал этого, да и не хотел, пожалуй. Не нужно всё это… сейчас просто дойти, раздеться — и лечь, лечь рядом с ней, с его нежданной и даже пока ещё непривычной женой.

Женой… Он женат. Как странно…

Он подошёл к ней — она смотрелась чужеродно здесь, в знакомом и совсем не изменившемся с его детства месте, и, не чувствуя в себе сил аппарировать ещё раз, взмахом палочки поднял их вещи в воздух и молча пошёл вперёд, по засыпанной красным гравием дорожке. Лорелей тихо шла следом — и ему стоило огромных усилий не сказать ей что-нибудь грубое, причиной которого была совсем не она, а всё сразу. Он сдержался — только пошёл быстрее, не оборачиваясь и сшибая носком ботинка склонявшиеся на дорожку травинки.

Дорожка тем временем превратилась в тропинку, ушла под липовые деревья, деревянным мостиком перебежала ручей и, выскочив из рощицы, привела их, наконец, к маленькому старому домику, выкрашенному в голубой цвет, с серой шиферной крышей и синими дверью и ставнями. Леопольд распахнул дверь заклинанием — и, войдя, остановился в маленьком коридоре, налево от которого была дверь в гостиную, направо — кухня, а прямо — спальня. По обе стороны от входа крохотная ванная комната и лестница на низкий, заставленный коробками со старыми вещами чердак. На двоих — более чем достаточно… а хотя нет, была ещё печка, расположенная между гостиной и спальней.

Вейси услышал, как вошла Лорелей — и обернулся на эти едва слышимые шаги, оглушённый внезапным чувством вины и нежности к ней. Каково ей, наверно, сейчас… какая же он скотина!

— Иди сюда, — проговорил он, протягивая к ней руку — вместо того, чтобы хотя бы приличия ради спросить что-нибудь вроде «как тебе здесь»? Она подошла — и послушно обняла его, и тепло её мягкого тела слегка успокоило и тут же согрело его. — Я боюсь, тебе будет со мной сейчас плохо, — честно проговорил он, прижимая её к себе. — Очень плохо, Ид… Лорелей. Мерлин, — он мотнул головой. — Я привыкну.

— Не важно, — улыбнулась она, думая, что и сама давным-давно отвыкла от своего настоящего имени, а уж из его уст слышать «Лорелей» и вовсе странно. — Зови, как хочешь.

— Я хочу так, как есть, — проговорил он, чувствуя, что вот-вот попросту упадёт от усталости. — Я знаю, ты голодна, наверное — но тебе придётся самой разбираться тут. Мама пришлёт какую-нибудь еду… наверное. Ну и я взял что-то с собой. Ты сама посмотри, хорошо? — попросил он. — Я хочу просто лечь. Сил нет стоять. Извини.

— Конечно, — кивнула она, обнимая его покрепче — чтоб поддержать. — Где здесь спальня?

— Там, — он кивнул. — Там хорошо. Кажется. Я не помню.

— Увидим, — она мягко подтолкнула его, и он послушно пошёл. — Я тебя уложу — и потом разберу вещи. И твои, если хочешь…

— Хочу, — он кивнул — и рассмеялся тихонько. — Мы же женаты теперь. Это, считай, почти твоя обязанность… что я несу, — он помотал головой. — Ты прости и не слушай меня… у меня мозги, как желе — не только мозги, — хмыкнул он, спотыкаясь о порог комнаты. — Извини. Прости меня, Лорелей.

— Что ты? — покачала она головой. Он казался ей пьяным — а, может быть, и напившимся этих своих… на что он подсел? Он пытался рассказать ей, но так скомкано, что она толком и не поняла ничего. Не важно… какая, в общем-то, разница. Она здесь, она замужем… и она свободна. Остальное пока что не имеет значения — что она, пьяных не видела? От чего бы то ни было?

— Я сам до конца не верю, что мы здесь, — сказал он, тяжело опускаясь на край застеленной голубым покрывалом кровати и немедленно начиная раздеваться. — Что ты здесь, — он задержал её руку, ловко расстёгивающую его рубашку, и прижал ладонь к своим губам. — Это так… я и помыслить вчера об этом не мог. Как же я устал, Лорелей, — ему нравилось произносить это имя, лёгкое и музыкальное, как и его владелица. Хотя, он ведь даже не знает, на самом деле, какая она — настоящая. И наплевать… на всё наплевать. Она — это она. Его жена. Бред какой-то… Мерлин, какой же всё это бред! Может, ему всё это привиделось просто? И утром он проснётся дома, в Лондоне, и всё будет, как обычно…

Он рассмеялся — глухо и горько, и, начав, не сумел остановиться — и так и смеялся, покуда Лорелей его раздевала и укладывала на крахмальные белые простыни под голубым, как и покрывало, одеялом.

— Ляг со мной, — потянул он Лорелей за руку, — вещи потом… всё потом, — пробормотал он, чувствуя отвратительную нервную дрожь, от которой так устал в последнее время — она начиналась всегда совершенно внезапно и не унималась ничем, кроме… нет. Он не будет об этом думать. Ни за что. — Ляг, — повторил он, закрывая глаза и сворачиваясь клубком — так было немного полегче.

— Отпусти, — ласково попросила она. — Мне нужно же как-то раздеться… отпусти — и я сразу же лягу рядом…

Но он продолжал сжимать её руку — и она, кое-как освободившись от мантии, перехватила его холодные влажные пальцы другой и сумела всё же раздеться и скользнула к нему под одеяло. Дальше было привычно: обнять, утешить… Те, кто полагают, что к проституткам приходят исключительно за плотскими удовольствиями — весьма и весьма ошибаются. Зачем только не приходят к ним: и поговорить, и пожаловаться на жену и начальство, и рассказать о своих проблемах, и иногда даже совета спросить — и, наконец, просто поспать в компании. Так что успокаивать и утешать Лорелей умела прекрасно — и совсем скоро Леопольд перестал дрожать и, позволяя ей себя обнимать и почти что держать на руках, как ребёнка, так, что его голова лежала где-то между её плечом и грудью, почувствовал, наконец, что засыпает.

— Не уходи, — пробормотал он, проваливаясь в такой желанный сон. — Никуда.

— Не уйду, — шепнула она, поправляя ему одеяло — без всякой нужды, просто зная, насколько уютным обычно кажется людям этот жест.

Он заснул — а она, и вправду оставшись с ним рядом, обнимала своего нежданного мужа и, слушая его выравнивающееся и становящееся постепенно всё глубже дыхание, тоже, как и он, думала о том, что, вдруг это просто сон, и после она проснётся в своей золотисто-зелёной комнате в «Спинни Серпент».

Она задремала — и проснулась от того, что Леопольд просто смотрел на неё. И улыбнулась — так счастливо, как сама уже не помнила, когда и почему улыбалась, потому что никакого «Спинни» вокруг не было, а был незнакомый домик, вернее, комната — спальня с выкрашенными белым стенами и длинными голубыми занавесками на окне.

— Ты очень красивая, — сказал он, тихо целуя её в щёку. — И я совершенно не знаю тебя. Вообще ничего, — он усмехнулся ласково и качнул головой. — А самое забавное — что меня это почему-то вообще не волнует… и даже не удивляет. Как будто бы так и надо…

— Тебе рассказать? — спросила она.

— Ты представляешь, — он рассмеялся удивлённо, — я не знаю. Наверное, рассказать… со временем. Если хочешь. Ты же ведь тоже не знаешь про меня ничего.

— Не знаю, — улыбнулась она. — Почти.

— Значит, всё честно, — резюмировал он. — Я сказал матери всё, как есть — и про тебя тоже. Не думаю, что это облегчит вам отношения — но лгать было бы ещё хуже. Да и не нужно вам общаться, если ты не захочешь, — сказал он со спокойным равнодушием — и она, замершая при предыдущих его словах, успокоилась. Если ему это не важно — то ей тем более. Что ей до этой неизвестной женщины? Это его мать, не её. Ей и до собственной-то не было дела уже много лет…

— Твои родители никогда не примут меня, — сказала всё-таки Лорелей. — Или у тебя только мать?

— Нет, почему? — пожал он плечами. — Отец тоже. Сестра ещё есть. И дядя. И кузен, — он хмыкнул. — У меня вообще полно родственников. Не примут, конечно. Но это их дело, — он опустил голову и вжался лицом в её грудь.

— Вы не дружите? — помолчав, осторожно спросила она.

— Не то чтобы, — отозвался он, вновь ложась рядом и прижимая её к себе. — Но для них всё это жуткий удар. Они мной, ты понимаешь, гордились. Но, если я сейчас ещё и об этом буду раздумывать — мне останется только головой в петлю. Так что нет, — невесело хмыкнул он. — Это их дело, что обо всём этом думать. Я — не в силах. Вот такой я подонок, — он опять усмехнулся.

— Я думаю, что сейчас это правильно, — сказала она мягко и искренне. — Ты всё равно не можешь ничего сделать, кроме того, чтобы сказать им всю правду. Будь бы у меня дети — я бы хотела знать всё, как есть.

— А у тебя нету? — спросил он, внезапно сообразив, что ведь, в общем-то, вполне могут быть. И добавил: — Если есть — надо будет забрать их сюда.

Она почему-то молчала — и он, мгновенно встревожившись, заглянул ей в лицо и спросил:

— Так есть?

— Нет, — медленно качнула она головой.

— Тогда что ты? — непонимающе спросил он — и она, заставив себя ответить взглядом на его взгляд, сказала:

— Ты действительно принял бы их? Если бы они были?

— Да что уж, — он засмеялся. — Конечно бы, принял. Я даже, возможно, порадовался бы… как понимаешь, я совсем не уверен, что теперь смогу иметь собственных. А твои были бы почти что родными.

— Какой же ты, — проговорила она, внимательно рассматривая его. Потом подняла руку и прижала ладонь к его щеке.

— Какой? — вздохнул он устало и грустно.

— Невероятный, — подумав, подобрала она слово.

— На самом деле, таких немало, — возразил он. — Я просто скатился на самое дно — и поэтому потерял все условности. И мы с тобой или вместе там и останемся — или выкарабкаемся. Тоже вместе — и тогда уже будет совсем неважно, кто кем был раньше.

— Мне впервые в жизни жаль, что у меня нет детей, — сказала она. — Скольким девочкам такой, как ты, был бы… — она запнулась, подбирая нужное слово.

— Не всем везёт, — горько пошутил он, закрывая глаза. Что-то поранило его в её словах — он не понял, что именно, да и неважно ему это было. Просто захотелось снова уснуть — в темноте…

— Извини, — расстроенно проговорила она, не понимая, чем именно его вдруг задела. — Лео, прости меня, я…

— Это не ты, — через силу проговорил он. — Правда. Я потом объясню. Не ты. Просто обними меня.

Она обняла — он свернулся клубком, устраивая голову у неё на плече и прижимаясь спиной к её животу и груди, и сжал пальцы её обнимающей его руки.

— Спать, — пробормотал он. — Спать. Останься.