Обратная сторона луны (джен)

— По крайней мере, он жив.

— Жив, — кивнула стоящая у окна Мерибет Вейси. В комнате было тепло, но, несмотря на своё тёмно-синее шерстяное платье и мягкую молочно-белую шерстяную шаль, в которую она куталась, Мерибет всё равно мёрзла.

— Это самое главное, — мягко проговорил Берти… Альберт Хиггс. Поднявшись из своего любимого, обитого потёртой тёмно-коричневой кожей кресла, он подошёл к сестре и обнял её за плечи. — С остальным можно справиться.

— Верно, — она накрыла его руку своей — та была ледяной, и Берти, достав палочку, наложил на сестру согревающее заклятье, а затем призвал с дивана толстый плед и заботливо обернул его вокруг Мерибет. Она негромко вздохнула и, оторвавшись, наконец, от заоконного пейзажа, обернулась и посмотрела на брата. Бледная, с покрасневшими то ли от слёз, то ли от бессонной ночи глазами, она всё равно выглядела почти безупречно, но Берти слишком хорошо знал её, чтобы обмануться этой с самого детства свойственной его сестре идеальностью, и сделал то единственное, что счёл уместным сейчас: шагнул к ней и крепко и уверенно обнял. И она позволила себе то, чего не разрешала больше ни с кем — заплакать.

Мягким взмахом палочки придвинув диван, Берти осторожно опустился на него, продолжая прижимать Мерибет к себе. Он почти не двигался — не пытался её успокоить, не пытался погладить её вздрагивающие плечи или провести ладонью по волосам. Просто ждал, пока она выплачется, и так и не произнёс ни одного слова — и не потому, что не умел утешать. Очень даже умел — но его сестра с детства терпеть не могла, когда её успокаивали, и он был, кажется, единственным человеком в мире, перед которым она вообще позволяла себе демонстрировать свою слабость.

— Спасибо, — вытирая лицо белоснежным платком, проговорила, наконец, Мерибет. — Ты знаешь, я всегда очень боялась за Лео, — тихо заговорила она, — с тех пор, как ты едва сумел отыскать его в Хогсмиде во время битвы за Хогвартс и я поняла, что разговоры об аврорате он ведёт не просто назло нам с Колином. Но то, чего ты больше всего боишься, никогда не случается, — она грустно улыбнулась и сжала руку брата чуть потеплевшими пальцами. — Зато всегда происходит что-то другое. Ты не напоишь меня чаем? — попросила она.

— Конечно, — он хлопнул в ладоши, вызывая эльфа и, отдав распоряжение, сказал: — И всё же главное, что он жив. Он ещё молод и я уверен, что…

— Не знаю, — прошептала она еле слышно, и Берти тревожно нахмурился. Его сестре никогда не был свойственны ни фатализм, ни пессимизм, она всегда, с самого детства даже немного, на его взгляд, излишне верила в человеческие возможности — и вдруг такое.

— Почему ты сомневаешься? — спросил он, старательно задвигая свою тревогу подальше.

— Я говорила с целителями, — заговорила она очень тихо. — И почитала кое-что… Главная опасность долгого приёма Феликса Фелициса не в том, что он медленно отравляет тело — пока волшебник жив, это можно исправить. Это небыстро и сложно — но это возможно, и они знают, что и как делать.

Она замолчала — ей было непросто обсуждать всё это даже с ним, её братом, человеком, в чьей поддержке она не сомневалась ни разу за всю свою жизнь. Берти тоже молчал, давая ей время собраться с силами, и думал, как же ей, должно быть, сложно вести подобные разговоры с супругом. Если они, конечно, всё это обсуждали…

— Если опасность не в этом, — всё же заговорил он, поняв, что она почему-то затрудняется продолжать, — значит, дело в психике?

— Они говорят, — она отвернулась и вновь пристально вгляделась в окно, — что обычно такие, как Лео, погибают не от физических повреждений, — она опять замолчала, и закончила лишь после того, как он сжал её руку. — Они кончают с собой.

— Почему? — негромко спросил Берти.

— Они говорят, от тоски, — Мерибет резковато обернулась и посмотрела ему прямо в глаза, почти напугав его тяжестью своего взгляда. — Говорят, что Феликс, если его принимать долго, забирает чувство уверенности в себе, замещая его собой — и, перестав его пить, люди в конце концов не выдерживают. Не могут себя ощущать ничтожествами, — её голос дрогнул, и она замолчала, но после продолжила: — А Лео всегда… не хватало уверенности.

Берти открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь, но так и не нашёл слов — и просто молча сидел рядом с ней, опасаясь даже снова её обнять, настолько напряжённой и сжатой, словно пружина, она казалась.

— И всё же, — сказала вдруг Мерибет, вновь оборачиваясь к нему и глядя с такой непривычной для неё неуверенной надеждой, — известны случаи, когда люди это выдерживали. Целых, — она нервно усмехнулась, — пять. За всю историю наблюдений — хотя она не так уж и велика. Двое матерей, чьи дети были ещё совсем маленькими, муж, у которого была большая семья, и ещё женщина и мужчина, о которых не известно ничего, кроме того, что у него была жена, а у неё — муж. И говорят, что их браки были долгими и счастливыми.

Она встала, закутавшись в плед, и, подойдя к камину, присела на корточки, вороша кочергой ярко пылающие поленья.

— Ты думаешь о его жене, — медленно проговорил Берти, ослабляя воротничок. В комнате становилось всё жарче, но он, жалея сестру, не хотел открывать окно — в конце концов, высидел же он как-то целое заседание Визенгамота во время забастовки работников Отдела Погоды, сравнявших температуру в зале суда с той, что была за окном — а июль в тот год выдался до того жарким, что газонная трава вяла без очередного полива уже к середине дня.

— Думаю, — признала она, вставая и оборачиваясь, наконец, к брату. — Но сложно думать о человеке, которого даже не знаешь.

— Вы так с ней и не познакомились? — удивлённо спросил он.

— Я не уверена, что это можно считать знакомством, — сказала она, едва слышно вздохнув. — Пожалуй, я поспешила… Лео мне говорил, что не хочет никого из нас видеть — но я не выдержала и нарушила соглашение. Но, так или иначе, я её хотя бы увидела.

— Как её, ты говорила, зовут? — спросил он, радуясь некоторой перемене темы. Он любил своего племянника ничуть не меньше, чем сына — Берти всегда жалел, что Теренс был единственным их с женою ребёнком — и очень переживал за Леопольда, прекрасно понимая, что Мерибет сейчас куда хуже.

— Ты представляешь — не знаю, — она улыбнулась — впервые с момента своего появления здесь сегодня. — Об этом я её не спросила — а Лео нас так и не стал представлять.

Она явно не хотела вдаваться в детали — и он, не желая её к чему-нибудь принуждать, задал вопрос, который, по его мнению, был сейчас, всё же, уместен:

— И какая она?

— Красивая, — задумчиво проговорила Мерибет. — А большего я не успела понять. И знаешь, что мне понравилось?

— Что? — с нескрываемым любопытством спросил он.

— Лео за неё испугался, — Мерибет опять улыбнулась, на сей раз довольно печально. — И яростно кинулся её защищать. От меня, — её губы вновь тронула грустная улыбка.

— Тебе это понравилось? — очень удивлённо уточнил он. — Бет, но… почему?

— Потому что это даёт надежду, — сказала она, подходя к брату.

— Надежду? — переспросил он, опасаясь, что не так её понял. — На что?

— На то, что Лео останется жив, — она стиснула его плечо и, скинув плед, начала аккуратно его складывать. — Здесь, мне кажется, жарковато, — проговорила она, обратив, наконец, внимание на влажный от пота лоб Берти. — Прости — я нервничаю сейчас и мёрзну, но тебе совсем не нужно страдать из-за этого, — она вернулась к камину и устроилась в кресле прямо напротив огня, а он, с облегчением приоткрыв окно, за которым стоял тёплый сентябрьский день, сделал знак появившемуся, наконец, эльфу накрыть чай.

И пока они его пили, и Мерибет грела замёрзшие руки о чашку, совсем не аристократично обнимая её ладонями, Берти всё думал и думал, чем может помочь сестре — и, вспоминая их разговор, обнаружил в нём одну странность.

— Бет, — позвал он задумчиво глядящую в огонь Мерибет. Та обернулась и посмотрела на него вопросительно, и Берти спросил: — Ты сказала, что говорила с целителями… с теми, что лечат Лео? — она кивнула, и он, озадаченно хмурясь, продолжил: — Но ведь они связаны обетом и должны хранить тайну. Как же?..

— Это Лео их попросил, — её глаза, наконец, потеплели, и Берти вновь увидел в них слёзы, впрочем, на этот раз не пролившиеся. — Они нашли меня… нас с Колином сами. Он просил их делиться с нами всем, что нам захочется знать. Он просто не может нас видеть, Берти — но он никогда не был эгоистом, на самом деле. Хотя и всегда хотел им казаться.

— Я не понимаю, — помолчав, сказал Берти. — Но почему так? Если он не хочет скрывать от тебя то, что с ним происходит — почему же тогда…

— Берти, — она вздохнула и посмотрела на него очень ласково. — Ему стыдно. Передо мной, перед нами… я думаю, что и перед тобой тоже. Стыд бывает невыносим — это же очень просто. Скажи мне, — она опустила пустую чашку на стол, — ты ведь разочарован в нём?

— Я даже не знаю, — подумав, признался он честно. — Вроде бы должен был… но ты знаешь, с одной стороны, мне сейчас как-то не до разочарований. А с другой, — он вдруг рассмеялся и пояснил в ответ на её изумлённый взгляд: — Как сказал Терри, я не ожидал от него такой смелости.

— Смелости? — переспросила она, слегка хмурясь и в кои-то веки явно его не понимая.

— Чтобы жениться на такой женщине, нужна смелость, Бет, — пояснил он. — А уж чтобы привести её к тебе в дом — нужно быть просто героем. И я сейчас совсем не шучу.

— Или любить, — негромко сказала она.

— Или так, — кивнул он. — И всё равно нужно быть очень смелым. Так что я… ну, раз ты сама спросила — я и злюсь на него, и горжусь, и очень боюсь. Слушай, — сверкнул он глазами, — а я ведь могу узнать, кто она. Бет, оставь мне воспоминание — просто внешность, не более — и я…

— Нет, Берти, — ласково покачала она головой. — Если Лео однажды об этом узнает — он никогда не простит. Ни мне, ни тебе, — в её голоса не звучало и тени укора, но он всё равно смешался и не нашёл, что сказать. — Я бы многое отдала за то, чтобы узнать, кто она, но я не стану ничего делать у него за спиной.