Обратная сторона луны (джен)

Вейси впал в странное, полусонное состояние, и не смог бы сказать, сколько пролежал так прежде, чем всё же заснул — а, проснувшись, резко сел, а потом решительно попытался встать. Однако попытка вышла слишком уж энергичной — голова у него закружилась, ослабевшие ноги подогнулись, и он рухнул плашмя, шумно и больно, и закричал, пронзительно и очень громко, не столько от боли, сколько от бессилия и отчаяния. Дверь почти сразу же распахнулась, и вбежавшая в комнату Лорелей, бледная и перепуганная, упала рядом с ним на колени и привычно начала его поднимать, говоря ласково и виновато:

— Я не услышала, как ты встал… прости меня, мой хороший… ты больно ушибся? Сможешь подняться?

— Лорелей, — наконец, неверяще выговорил Леопольд, вцепляясь намертво, до синяков в её белые руки. — Лорелей, — повторил он, притягивая её к себе — и она послушно легла рядом с ним, прямо на пол, обнимая и крепко прижимая его к себе. Её волосы были почему-то влажными, и его пальцы в какой-то момент намертво запутались в них. Она подняла руку, чтобы помочь ему выпутаться — но едва она сделала это, он так вскрикнул, что Лорелей, наплевав на свои волосы, которые невольно выдирал сейчас её муж, вновь со всей доступной ей силой обхватила его и прижала к себе.

— Что ты, мой хороший? — шептала она теперь уже испуганно и по-прежнему виновато. — Что произошло? Что с тобой?

— Ты… осталась, — наконец, сумел выговорить он, судорожно вздыхая и не отводя жадного и счастливого взгляда от её глаз. — Не ушла… не стала слушать меня-идиота. Лорелей, — он, наконец, высвободил запутавшиеся пальцы и взял лицо Лорелей в ладони. — Я думал… я подумал, что ты ушла, — сказал он, облизывая пересохшие от слёз губы. — Я помнил, что сказал тебе, Лорелей.

— Ты же не в первый раз мне говоришь что-то такое, — улыбнулась она ему, качнув головой и погладив его подушечками пальцев по левой щеке. — Я знаю, что люди часто говорят гадости, когда им больно и они хотят сделать так же другому. Я не ушла бы вот так, не поговорив серьёзно с тобой.

— Не слушай меня, — умоляюще попросил он. — Что бы я ни нёс в таком состоянии — пожалуйста, Лей, не слушай… Я… если бы ты знала, как мне стыдно перед тобой за всё это, — он опять облизнул совершенно сухие губы и сглотнул так не вовремя подступившую тошноту. — И как я сам себе омерзителен…

— Я знаю, — тихо проговорила она, наклоняясь и начиная легко и нежно его целовать, едва прикасаясь губами к его бледному и влажному от липкого холодного пота лицу. — Тебе тяжело болеть — ты совсем не привык… я знаю, — шептала она, покрывая поцелуями его лицо. — Знаю…

— Не бросай меня, Лей, — тоже прошептал он, снова плача, но на сей раз от облегчения. — Я умру без тебя… у меня совсем ничего не останется, Лей… я не поднимусь сам… просто не захочу, — тошнота вдруг прошла, и он, закрывая глаза, теперь ощущал лишь обнимавшую его женщину.

— Я не брошу тебя вот так, просто обидевшись, — тихо говорила Лорелей, целуя и гладя своего несчастного мужа. — Я знаю, когда-нибудь ты можешь всерьёз захотеть расстаться со мной — но не так… не бойся.

— Никогда, — замотал головой Леопольд, судорожно прижимая её к себе. — Никогда, Лорелей… Никогда…

— Ш-ш-ш, — прошептала она, продолжая легонько его целовать. — Всё будет, как ты захочешь… захочешь — я никогда никуда не уйду… ш-ш-ш…

— Лорелей, — он судорожно вздохнул, а потом задышал, наконец, поспокойнее. — Я не помню, когда ещё так пугался. Не слушай меня. Обещай мне, — требовательно проговорил он, проводя рукой по её щеке. — Обещай, что не станешь слушать.

— Я обещаю, — ласково улыбнулась она. — Не бойся. Пойдём на кровать? — попросила она. — Здесь жёстко и холодно… пойдёшь?

— Да, — кивнул он, медленно поднимаясь на ноги с её помощью и с огромным трудом делая тот единственный шаг, что отделял его от кровати — тело казалось совсем чужим, тяжёлым и плохо управляемым, и когда Лорелей, наконец, уложила его в постель и легла рядом с ним, Леопольд, зажмурившись, положил голову ей на плечо и прошептал: — Поговори со мной, Лей. Расскажи что-нибудь.

Она не удивилась — он часто просил её о таком, и Лорелей давно выучила нужный ответ, заговорив тихо и успокаивающе:

— Утром снова был дождь, — она улыбнулась и начала поглаживать его по плечу. — Сейчас такая тёплая осень — знаешь, меня уже который день будят птицы — я в городе не видела таких никогда… Маленькие и громкие, они так галдят — я каждый раз тревожусь, что они разбудят тебя… а когда я выходила немного подышать на крыльцо, они совершенно не испугались меня...

Она говорила и говорила, и он уснул под этот мягкий голос с удивительными, словно мурлычущими интонациями, такой убаюкивающий и успокаивающий.

Разбудил его… их обоих стук в дверь, уверенный и настойчивый. Первой его услышала Лорелей и, поняв, что посетитель явно не намерен уйти, тихо сжала его плечо и вполголоса позвала:

— Лео!

Он застонал обиженно и недовольно, но она вновь позвала его по имени и сочувственно прошептала:

— Прости, мой хороший… Там стучат.

Но он и сам уже услышал настойчивый стук и, нахмурившись, привычно сунул руку под подушку за палочкой — и, не обнаружив её на месте, вдруг понял, что вообще не помнит, когда в последний раз её видел.

— Лей, — Леопольд, почему-то ощущая вину, взглянул на приподнявшуюся на локте жену. — Ты не знаешь, где моя палочка?

— Внизу, на столике, — она осторожно и ловко перелезла через его ноги и достала с нижней полки его прикроватного столика палочку. — Ты положил её под подушку, когда мы здесь поселились, но я побоялась, что она там сломается.

Что-то встревожило его в её тоне… вина? Леопольд посмотрел на сидевшую рядом с ним Лорелей, отложил палочку, взял её руки в свои и, подняв их, прижался губами к ладоням. Она отняла одну руку и, запустив пальцы в его волосы, медленно провела ею по голове, а потом придвинулась и обняла Леопольда.

— Я люблю тебя, — еле слышно прошептал он, закрывая глаза и с силой вдыхая её запах, от которого его кожа привычно и сладко пошла мурашками.

Стук повторился — и Вейси, досадливо и раздражённо вздохнув, отпустил Лорелей и встал. Она привычно поддержала его под локоть, и этот жест, иногда так его раздражающий, сейчас тронул Леопольда, заставив улыбнуться тепло и растроганно.

Надев халат, Вейси, как был, босиком прошёл к двери и, даже не глянув в смотровое окошко, рывком её распахнул — и растерялся, увидев стоящего на крыльце под проливным осенним дождём Грэхема Причарда.

Какое-то время они молча глядели друг на друга, а потом Вейси спросил:

— Ты что тут делаешь?

Не потому, что хотел нахамить — он был слишком удивлён и растерян, и совершенно выбит из колеи этим нежданным визитом: открывая дверь, он думал увидеть отца или, может быть, дядю, но Причард?

— Мокну, — ответил тот, ёжась. — И мёрзну. Какая у вас тут погода мерзкая, — он передёрнул плечами и, выразительно покосившись на серое небо, спросил: — Пустишь?

— Входи, — Вейси отступил назад, впуская Причарда в дом. — Извини, — указал он жестом на свой наряд. — Я не ждал гостей.

— Вообще, извиняться следует мне, — сказал Причард, закрывая за собой дверь и высушивая заклинанием на себе одежду и обувь. — Но я честно писал! — добавил он словно бы в оправдание. — Четырежды. Ты не ответил — пришлось найти тебя самому.

— Зачем? — нахмурился Вейси.

Будь сейчас перед ним Фоссет или даже сам Поттер, он знал бы ответ — и, наверное, разозлился бы, и уж точно ощутил бы себя униженным. Они были правы, отправляя его в отставку — но видеть их, а тем более показываться им вот таким… Но это был Причард — человек, не имевший к его отставке ни малейшего отношения и один из последних людей в этом мире, кого Вейси мог заподозрить в жалости.

А никакого иного объяснения его визиту он придумать не мог.

— Долг отдать, — непонятно ответил Причард — и попросил: — Чаем меня не напоишь?

— Я не уверен, что хочу говорить с тобой, — ответил Вейси.

Письма… Лорелей говорила ему про письма — она забирала их у сов и складывала куда-то, хотя Вейси, кажется, просил её сжечь их. Но она тогда чуть ли не впервые ему возразила, сказав, что пока просто уберёт их — а он потом сам решит, как поступить с ними.

— Тогда выслушай, — ничуть не обиделся Причард.

Вейси заколебался. Стоять ему было трудно: ноги от слабости уже начинали подрагивать, в глазах неприятно темнело — а ещё просто невероятно хотелось опереться о Лорелей. И совсем не только физически… да какого, собственно, драккла он тут выделывается? Это его дом — и он никого не звал. А значит, совсем не обязан вести себя… да никак не обязан.

И не падать же в обморок гостю под ноги.

— Давай и вправду за чаем, — решил Вейси. — Но сперва… Лорелей! — позвал он, буквально пожирая при этом глазами Причарда. Но когда она вышла, ни в его лице, ни в глазах не отразилось того, что Леопольд так выискивал — узнавания.

Впрочем, Грэхем Причард, кажется, никогда не посещал «Спинни Серпент» иначе, как для того, чтобы поужинать и послушать там музыку...

— Лорелей, — она подошла и встала к нему вплотную, и Леопольд с облегчением оперся о её руку и сжал тёплые пальцы. — Это Грэхем Причард, — он сглотнул, не в силах даже просто произнести слово «аврор» — и не зная, является ли тот им сейчас. — Лорелей — моя жена, — представил он их. Неловко и по-дурацки — и наплевать.

— Мадам, — Причард улыбнулся — и Вейси узнал его фирменную улыбку, предназначенную для жён и девиц «своих» — обаятельную, тёплую и, если можно так выразиться, родственную. Это было вполне ожидаемо — Причард никогда не позволял себе и тени фривольности с подругами или супругами коллег и друзей — но почему-то очень тронуло Леопольда, и он тоже, наконец, улыбнулся.

— Можешь сделать нам чай? — попросил Вейси у Лорелей. — Мы бы посидели пока в гостиной, — проговорил он, и только тут сообразил, что так ни разу и не зашёл туда и понятия не имел, можно ли приводить в ту комнату гостя. Лорелей заметно смешалась, и он понял, что усомнился не зря — и, не желая смущать её, сказал почти решительно: — А, хотя, идём лучше на кухню.

Причард кивнул, и пока они устраивались за столом, Лорелей ставила на плиту чайник… На плиту? Вейси со всё возрастающим удивлением смотрел за тем, как она зажигает плиту спичками, как достаёт чашки из шкафчика, просто открыв и вытащив их оттуда, как кладёт на блюдце печенье — и не понимал, почему в её руках нету палочки. Ему хотелось её об этом спросить — но делать это при Причарде он, конечно, не стал, однако желание это подтолкнуло Леопольда к тому, чтобы поскорее узнать причину его появления и выпроводить, наконец, нежданного гостя.

— Ты говори, — сказал Вейси, отрывая, наконец, взгляд от Лорелей и переводя его на Причарда. — Что за долг?

— Там в пещере, — заговорил Причард, глядя Вейси прямо в глаза, — мы все медленно сходили с ума и держались, кто чем и как мог — и однажды я вспомнил тебя и твою манеру напевать «Вещих сестричек». И последовал твоему примеру — и эти идиотские песенки у меня в голове забивали их дракклову арфу. И тогда я дал себе слово, — очень серьёзно закончил он, — вернуться и спеть с тобою дуэтом.

— Боюсь, ничего не выйдет, — попытался пошутить слегка ошарашенный таким признанием Вейси. — Я не… у меня нет настроения петь. Извини.

— Я зря, значит, пришёл? — с шутливой досадой спросил его Причард.

— Боюсь, зря, — уголки губ Леопольда еле заметно дрогнули. Ему вдруг стало почти весело — и он неожиданно сам для себя пошутил: — Да и вообще идея плохая. Пожалей свои уши.

— А вот тут я тебе, пожалуй что, даже дам фору, — возразил Причард. — На предмет жалости к ушам. Я не просто же так пою только в душе… то есть, исключительно в одиночестве, — сообщил ему Причард.

В этот момент Лорелей начала накрывать на стол, и опять просто руками… Леопольд следил за каждым её движением — они были мягкими и ловкими, их привычность и обыденность заставляла сердце Вейси сжиматься. И когда её рука оказалась совсем рядом с ним, он поймал её и, ничуть не стесняясь Причарда, прижался к ней щекой, а потом притянул к себе её обладательницу и усадил к себе на колени.

— А вы умеете петь? — спросил у той Причард, воспринявший эту сцену, похоже, как нечто вполне естественное. — Потому что мы с вашим супругом явно не обладаем этим талантом.

— Немного, — улыбнулась она, тихонько и незаметно гладя Леопольда по затылку кончиками пальцев. — Но ведь песни поют не только для того, чтобы это кому-то понравилось.

В глазах Причарда вспыхнуло любопытство, и он азартно спросил:

— А зачем?

— Просто для удовольствия, — ответила она с лёгкой полуулыбкой. — А в хоре фальши обычно почти не слышно.

— Вот так я теперь и буду говорить всем, кто станет жаловаться на отсутствие у меня слуха и голоса, — сказал Причард очень довольно. Они рассмеялись — все трое. Лорелей, легко соскользнув с колен мужа, продолжила накрывать стол, а Причард начал рассказывать какую-то забавную и довольно нелепую историю о том, как однажды одна из его подружек на спор заставила его прилюдно исполнить что-то из репертуара Селестины Уорлок, а потом, застеснявшись его феерического провала, долго пеняла ему за это.

…Они пили чай и болтали — по большей части вдвоём, Лорелей говорила мало, но слушала внимательно и, кажется, с удовольствием — перескакивая с одного на другое, вспоминая всякие дурацкие истории из своей жизни, и в какой-то момент Вейси вдруг понял, что просто смеётся и тоже шутит, и не чувствует той пустоты, что так изводила его последние… сколько, кстати? Какой, вообще, если не день, то хотя бы месяц сейчас?

— Слушай, — спросил он Причарда, — я как-то выпал совсем из реальности… Какой сейчас месяц?

— Ноябрь, — ни капли не удивившись, ответил Причард и, поглядев на висящие на стене часы, вздохнул. — Как ни обидно, но мне пора. А ты меня заболтал и так и не спел со мной! — тут же возмущённо укорил он Вейси. — Имей в виду — я добьюсь своего! И явлюсь к тебе вскорости ещё раз.

— Ну, давай, — кивнул с лёгкой усмешкой Вейси. Ему было удивительно хорошо — Причард своим лёгким трёпом, в котором умудрился ни разу не помянуть не только сам аврорат, но и никого из его служителей, словно стряхнул облепившую его паутину, сквозь которую все краски казались серыми, и даже солнечный свет выглядел нездорово резким и неприятным. — Как ты меня отыскал-то?

— Ты знаешь — с трудом, — посетовал Причард и, покосившись на тарелочку с печеньем, взял несколько штук и сунул к себе в карман. — Но долг есть долг — ты сам понимаешь. Мадам, — он повернулся к Лорелей и слегка поклонился, прижав руку к сердцу. — Счастлив был познакомиться, — сказал он, и Вейси спросил вдруг:

— Так вы действительно незнакомы?

Лорелей ничего не сказала — и он по её глазам прочитал, что она поняла, что сейчас будет, и протянул к ней руку. Она подошла к мужу и прижалась к нему, позволяя ему себя обнять, а Причард, глядя на них обоих очень внимательно, неспешно сказал:

— Нет. А почему ты решил, что мы могли быть знакомы?

— Мы с ней познакомились в «Спинни», — напряжённо ответил Вейси. И добавил, пристально на него глядя: — Лей работала там.

— Так я же там не бываю, — пожал Причард плечами. А потом шагнул к Лорелей и, очень осторожно взяв её руку, почтительнейше склонился и коснулся её пальцев губами и неожиданно серьёзно сказал ей: — Если у вас, мэм, возникнут проблемы и понадобится моя помощь — я сделаю всё, что смогу. Всегда. Тебя тоже касается, — добавил он, обращаясь уже непосредственно к Вейси. — А теперь, — сказал Причард, отпуская руку Лорелей, — я всё-таки вас покину — но скоро вернусь.И тогда уже точно заставлю тебя спеть этих мордредовых «Сестричек»!

Когда он ушёл, аппарировав, с любезного разрешения Вейси, прямо из их прихожей, Лорелей повернулась к мужу и, обняв его, горячо поцеловала его, а потом спрятала лицо у него на плече.

— Ты сказал ему, — прошептала она.

— Я говорил — я не хочу прятаться, — обнимая её и гладя по волосам, сказал он. — Причард… я так и не понял, зачем он действительно приходил. Песенки — это же бред какой-то… но, — он запнулся, пытаясь сформулировать то, что чувствовал. — Если он и правда будет бывать здесь — я… А ведь я даже не спросил у тебя, хочешь ли ты, чтобы я это сделал, — сообразил он вдруг, краснея от накрывшего его острого чувства стыда. — Прости… боже мой, прости меня, Лей, — он помотал головой и зажмурился. — Я клянусь тебе, что не сделаю подобного никогда больше. Без твоего согласия — никогда!

— Лео, я, — она тоже обняла его, — я тебе верю. Верю, что ты знаешь, кому нужно знать это, а кому не обязательно… просто я… ты и вправду меня не стесняешься? — спросила она едва слышно и неуверенно.

— Я знаю, как это прозвучит после… когда это было — вчера? — лихорадочно спросил он. — Я совсем потерял ход времени… я люблю тебя, Лорелей, — он прижался губами к её волосам. — И если мне когда-нибудь станет за тебя стыдно, значит, это буду уже не я, — она, наконец, подняла голову, и он, ощущая, как кружится голова и бежит по нервам сладкая дрожь, вгляделся в её зелёные, как трава, большие глаза.