Обратная сторона луны (джен)

Отправляясь в Академию, Причард знал, конечно, что ему будет непросто, но в оценке степени этого «непросто» сильно ошибся. Потому что непросто ему было с некоторыми теоретическими предметами — ну не помнил он все эти мордредовы зелья! И формы отчётов для ДМП тоже не помнил! Но деваться ему было некуда, и он учил всю эту муть заново — проклиная бюрократию, Гестию Джонс и министра, изводя Малькольма Бэддока своими расспросами, а носящих туда-сюда письма сов — многочисленными полётами.

А вот к описанию тренировок слово «непросто» не подходило категорически.

Потому что временами они заставляли его поминать дантовский ад и рассказы из маггловской истории об ирландских магглах-рабах, которых продавали когда-то за океан магглы-англичане. В детстве он не слишком-то в них поверил, потому что, ну как можно делать рабов из людей, но теперь он знал о рабстве и людях значительно больше, и история эта представлялась ему вполне достоверной. И хотя он прекрасно осознавал всю необходимость и даже полезность устроенного ему Сэвиджем ада, легче ему от этого понимания совершенно не становилось.

Его тело прежде всегда идеально ему служило — с самого детства, когда он обожал бегать, плавать, прыгать и летать на детской метле, лазить по деревьям и стенам и забираться во все известные ему дыры и ямы. А когда Грэхем подрос и отправился в школу, его тело научилось не только блестяще летать на метле, но и, чуть позже, заниматься вещами куда более приятными и интересными. И ни разу оно не подводило его — даже когда на третьем курсе Грэхем летел на землю с метлы, сбитый с неё во время квиддичного матча с Райвенкло, он полностью владел каждой точкой своего тела.

Но сейчас это было не так — теперь, стоило ему немного перетрудить левую ногу, как та начинала неметь, и он, перестав её чувствовать, терял возможность управлять ею. К счастью, не полностью: падать на ровном месте он, конечно, не падал, да и, сравнивая своё нынешнее состояние с тем, каким оно было в первые дни после пробуждения, Причард искренне радовался обретённой свободе передвижения, но…

Но для аврора подобный изъян мог стать критичным, и Причарду следовало научиться не просто жить со своей хромотой — ему нужно было сродниться с ней и научиться её компенсировать так, чтобы та никогда и ни при каких обстоятельствах не смогла бы ему ни в чём помешать. Он прекрасно знал, что это возможно: в конце концов, кто не знал Моуди с его протезом, того самого Моуди, которого боялись не то, что бандиты — Пожиратели смерти! — но реализовать эту возможность оказалось совсем не просто.

Ему не просто мешало это дракклово онемение — из-за этого его собственная нога казалась ему чужой, и хотя ему не привыкать было себя преодолевать, необходимость смириться с самим фактом того, что такое преодоление теперь станет частью его повседневной жизни, Грэхема порой угнетала.

И вот тут Сэвидж оказался просто незаменим — потому что, и Причард понимал это, отлично знал своё дело, а отвратительная манера общения, вызывавшая трепет у большинства курсантов, будила в Грэхеме такую ярость, что он забывал о своей тоске и даже о боли, и готов был скорее сдохнуть, нежели показать перед старшим инструктором свою слабость. Тот же словно с цепи срывался, раз за разом загружая Причарда принципиально невыполнимыми для него заданиями вроде спарринга с использованием подсечек, где Грэхема раз за разом швыряли в грязь то спиной, то лицом — потому что, хотя курсанты его и любили, но в схватках партнёр, разумеется, старался выложиться по полной, а противостоять на равных молодым сильным бойцам, за плечами которых было не два года плена в пещере и четыре месяца глубокого сна, а больше двух лет усиленных тренировок, Причард, конечно, не мог.

И это выводило его из себя.

Проигрывать он умел — да и кто в тренировочных боях не проигрывал — но дело было совсем не в этом, а в том, что Причард ощущал себя до отвращения беспомощным… Ровно до того момента, пока, рухнув в очередной раз в ледяную ноябрьскую жижу, не наплевал на то, что поединок был рукопашный, и не приложил как следует противника Ступефаем. И хотя тут же получил, конечно, взыскание от взбешённого… или якобы взбешённого Сэвиджа, это уже не имело значения.

Потому что принципиально свою проблему Причард в этот момент решил.

Конечно, условия задачи выполнять следовало — ибо, кто знает, почему ты можешь оказаться в бою без палочки — но, во-первых, дОлжно иметь запасную, наплевав на все на свете приличия и традиции, а, во-вторых, кто в реальном бою дерётся по правилам?

И когда в следующий раз его спарринг-партнёр двинулся к нему, дабы применить в ближнем бою излюбленную противниками Причарда подсечку, Грэхем его долгое время к себе попросту не подпускал — и, игнорируя яростные приказы Сэвиджа, улучив удобный момент, кажется, впервые с момента своего возвращения в Академию всё-таки выиграл бой.

Но если с ближним боем всё было совсем не так просто — ибо выработанная Причардом стратегия требовала, как говорится, обкатки — то со всем остальным проблема решилась. И, прежде всего, с преследованием, в следующее же из которых Грэхем вместо себя отправил слегка трансфигурированное бревно, отрастив ему удобные ножки.

— Вы, Причард, тут экзамен по трансфигурации сдаёте или по технике преследования и задержания? — ядовито поинтересовался у него Сэвидж, но сейчас даже он не мог испортить чётко отрапортовавшему о задержании объекта Грэхему настроения.

Парадоксальным образом жизнь Причарда после этого легче не стала — во-первых, потому, что следовало довести новую идею до состояния навыка, а навык — до автоматизма, а во-вторых, потому что нужно было учесть и те ситуации, когда трансфигурировать, кроме самого себя, будет нечего… Да и, сказать по правде, трансфигурация никогда не была самой сильной стороной Грэхема. Не была прежде, но теперь должна была стать — в конце концов, не просто же так он когда-то получил на ТРИТОНах «Превосходно»! И он работал — истово, яростно, просиживая теперь над книгами по трансфигурации часы и целые вечера, и тренировался, тренировался, тренировался…

А ведь ещё была полоса препятствий, на которой никакая трансфигурация помочь не могла.

А впрочем…

В какой-то момент, в очередной раз беспомощно повиснув на натянутом над огромной луже грязи (которую Сэвидж издевательски называл «амортизационным покрытием») канате, ползти по которому при помощи двух рук и правой ноги — потому что левая под конец тренировки совсем онемела и являлась сейчас, скорей, ненужным балластом — было почти невозможно, Причард с ненавистью подумал о том, насколько удобнее было бы иметь сейчас вместо этого бесполезного, но отвратительно тяжёлого и большого куска мяса удобный железный крюк… А потом, хохоча и ругаясь в голос, извлёк из ножен свою палочку и, продолжая несколько истерично смеяться, сотворил не самое сложное, в общем-то, заклинание.

Пусть даже это и было против всех правил.

…К декабрю Причард уже выработал свой стиль — в дуэлях держать противника на расстоянии, заставляя его как можно активнее бегать вокруг, сам же стараясь двигаться и прыгать поменьше. Конечно, выходило это у него не всегда, и способ этот, разумеется, следовало ещё оттачивать и совершенствовать, но принципиальное решение было найдено.

Впрочем, все эти ухищрения всё равно давали результат, что называется, на нижней границе нормы — но что-что, а формальные показатели Причарда интересовали в последнюю очередь. Всё, чего он желал — получить проходной балл, а уж каким конкретно он будет, Грэхему сейчас было безразлично.

Ну… почти.

Но это «почти» он засунул так далеко, как только сумел — ибо всегда считал перфекционизм одной из особенно изощрённых форм мазохизма, а чем-чем, а мазохизмом Причард никогда не страдал. Да и не до показателей ему было: время летело стремительно, а выходные сократились ещё на пару-тройку часов, которые он теперь проводил у Вейси. Эти визиты основательно выматывали его, потому что ему приходилось заранее продумывать все темы для разговора, а в процессе ещё и пристально следить за своим языком, чтобы не упомянуть случайно ни одного имени, что могло бы напомнить Вейси об аврорате. Причард воспринимал это, как своеобразную тренировку, да и вспомнить всех своих внеавроратских знакомых тоже оказалось полезно, к тому же, и беседы эти ему, в общем, нравились — и всё-таки они его утомляли. И Грэхем отправлялся после них куда-нибудь с Сохо, или ещё в какое-нибудь подобное место, где можно было на какое-то время и веселиться, и почти что не думать.

Там-то, в Сохо, он и встретил однажды Фоссет, радостно подсевшую за его столик и смерившую его внимательным взглядом.

— Ты будто с тяжёлого допроса вернулся, — констатировала она и спросила понимающе: — Академия?

— Так суббота же, — удивлённо возразил он, предлагая: — Угостить тебя?

— Давай, — кивнула она и проговорила задумчиво: — Текилу или джин, как считаешь?

— Ну, к Мордреду эти кактусы, — выразительно скривился Причард. — Давай джин, действительно, — он поднялся и отошёл к стойке, вернувшись оттуда с бутылкой джина и парой стаканов, на которых стояло блюдце с ломтиками лимона. — Держи свои цитрусы и не порть мне аппетит червяками, — Причард поставил всё это на стол и, открыв бутылку, разлил.

— Джин так джин, — не стала спорить с ним Фоссет. — Так от чего такой вид?

— Был в гостях — устал, — Причард залпом выпил первую порцию и задумчиво поглядел на доску с меню. — Ты не в курсе, что тут из списка наиболее съедобно?

— Ты был в гостях, там устал и вернулся голодным? — удивилась Фоссет. — Я плохо этот бар знаю… но, — она засмеялась, — точно не бери блюдо дня.

— Был. Устал. Вернулся голодным… ну, жареную картошку-то вряд ли можно испортить, — не слишком уверенно проговорил Причард — и вдруг предложил: — Слушай, может, ну их всех к Мордреду и пойдём ко мне? Поедим хоть нормально — а джин заберём. Лимоны, пожалуй, тоже — у меня, кажется, нет.

— Купить бутылку джина в баре и отправиться пить домой — в этом ты весь, — засмеялась Фоссет. — Я думала, ты пришёл развлечься.

— Так мы вернёмся потом, если в настроении будем, — ответил Причард. — Жрать хочу, — добавил он жалобно. — Пойдём, а?

* * *

— Так кто тебя так ужасно принял? — спросила Фоссет, разрезая розовый внутри стейк, несколько минут назад снятый Причардом со сковороды.

— Вейси, — коротко сказал тот, изучающе на неё глядя.

— Как он? — расстроенно спросила Фоссет.

— Премерзко, — без малейшего сочувствия что к ней, что к самому Вейси ответил Причард, тоже берясь за нож с вилкой. — Но зато с красивой женой.

— Он женился? — изумилась Фоссет, даже замерев на мгновенье с вилкой в руке. — На ком? Как?

— Оставлю право ответа на эти вопросы ему, — сказал Причард. — Но она изумительно хороша и, кажется, ещё и добра. А в остальном ему, конечно, паршиво, — закрыл он тему этого брака. — И я вот думаю, как бы его немного в себя привести. Зато перебрал всех своих приятелей и знакомых — и ты знаешь, — сказал он, жуя, — как выяснилось, я едва ли не четверть Англии знаю. И даже, пожалуй, Британии.

— Зачем? — спросила она с любопытством. — Мясо восхитительно, — добавила она восхищённо, отталкивая крутившегося в ногах Поттера, которого Причард уже в пятый раз сбрасывал со стола на пол. — Если ты не пройдёшь стажировку, можешь устроиться поваром — уверена, в ресторане будет не протолкнуться!

— Какой ресторан? — возмутился Причард. — Бар! Я, бесспорно, заведу бар — и из еды буду подавать только стейки, жареного цыплёнка, отбивные… ну и картошку, наверное. И хлеб, — добавил он после некоторого размышления.

— Я бы тоже хотела помочь, — сказала, помолчав, Фоссет. — Но не думаю, что Лео захочет сейчас меня видеть.

— Вот это точно плохая идея, — согласился с ней Причард, закрывая дорогу опять лезущему на стол Поттеру. — Но если ты хочешь помочь, а не пообщаться, — добавил он тут же, — то это можно.

— Говори, — кивнула она, даже отложив вилку.

— Помоги мне собирать сплетни, — попросил он. — У меня катастрофически не хватает на это времени, а темы для разговоров искать где-то надо. Всё, что угодно — но чтобы без упоминания аврората и вообще нашего Департамента и их работников. Совсем, абсолютно, даже косвенно.

— Да я поняла, — заулыбалась Фоссет. — Грэм… ты снял с моего сердца вот такой камень, — она развела руки на пару футов. — Я всё сделаю.

— С тебя банка, — подумав, заявил он. — Табака. Какого — я покажу. Хотя, — он сощурился, оценивающе взглянув на неё. — Пожалуй, даже две. Приличных размеров булыжничек-то.

— Да хоть три, — весело сказала она, и он подхватил:

— Три так три. И предлагаю отпраздновать это, — он задумался, — после экзаменов. Каким-нибудь забавным соревнованием… Я придумаю. А сейчас расскажи лучше, что там у нас творится, — попросил он, отрезая приличный кусок от своего стейка, срезая с него солёно-перчёную корочку и кидая мясо в миску своего серого книззла.