Обратная сторона луны (джен)

Рождественская ночь две тысячи семнадцатого года в Британии выдалась холодной и, наконец-то, сухой. И на удивление тихой — словно все, устав за прошедший год, который выдался весьма бурным, и готовясь к следующему, когда вся страна собиралась праздновать двадцатилетие Битвы за Хогвартс, решили передохнуть.

В доме на Гриммо, 12, было темно и тихо — все Уизли и Поттеры собрались в эту ночь в Норе, где от детского гомона порой сложно было друг друга расслышать, а от запахов есть хотелось, даже когда уже и не слишком моглось, и было тепло и весело.

В доме Долишей тоже было тепло, хотя и гораздо тише — Кристи был, во-первых, спокойным ребёнком, а во-вторых, в одиночку даже и при желании не смог бы создать достаточно много шума. Это было его третье Рождество — и первое, что он встречал вместе с папой.

А Арвид…

Помогая Гвеннит украшать дом, готовить праздничный ужин и заворачивать в яркую бумагу подарки, он порой ловил себя на ощущении нереальности происходящего. Жена, сын, родители, тесть, даже сам дом иногда начинали казаться ему сном — возможно, просто навеянным ему там, под землёй, и тогда он шёл искать Скабиора, вид которого неизменно убеждал его в реальности происходящего. И тот, кажется, понимал — глядел всякий раз внимательно, а порой кивал или даже подмигивал, и Арвид, успокаиваясь, отвечал ему благодарной улыбкой.

В доме Причардов это Рождество было особенным — тем более, на контрасте с двумя предыдущими. Однако «виновника» той радости, что пронизывала весь дом, за праздничным столом не было: Грэхем, клятвенно пообещав навестить родных прямо на следующий день, отмечал Рождество вместе с Фоссет и Бэддоком. Впрочем, говорить, что они праздновали втроём, было бы совершенно неверно, потому что Причард, как раз перед самым праздником успешно сдавший все экзамены и выпустившийся из Академии с довольно приличными баллами, собирался восполнить за рождественскую неделю всё то, чего был лишён во время обучения в Академии, и начать решил с собственно праздника. Так что, едва поужинав и вручив друг другу подарки, они отправились в Сохо, откуда вернулись только под утро, причём отнюдь не втроём, благо квартира у Причарда была достаточно велика, чтобы гости со своими партнёрами не мешали друг другу.

Праздновали Рождество и у Вейси — большой дом сиял огнями, а в парадной гостиной стояла огромная, до потолка, ёлка, и стол украшали изысканные и красивые блюда, и дети радостно носились по всем этажам. Лишь Мерибет иногда нет-нет, да всматривалась в тёмные окна, словно силясь разглядеть скрытый за рощей гостевой домик, и с её губ на пару мгновений исчезала улыбка.

А в гостевом домике под свет свечей и камина кружились в своём первом танце Лео и Лорелей, время от времени касаясь губами губ друг друга, и он шептал ей какие-то нежные глупости, а она улыбалась и иногда прикрывала глаза от едва выносимого счастья.

Праздновали Рождество, конечно же, и в других домах — и не только в домах.

Посреди Озёрного края в Северной Англии, в Камбрии, в одной из труднодоступных даже для волшебников пещер был разбит лагерь, украшенный сейчас ветками пихты и остролиста. Зачарованный под продолжение скалы вход надёжно охранял его обитателей от посторонних глаз, а навыки аппарации решали проблему с перемещением, и потому жители лагеря чувствовали себя внутри довольно свободно. Хотя и скучали по лесу — им, выросшим и проведшим в нём большую часть своей жизни, красота и открывающийся вид не доставляли особого удовольствия. Однако безопасность была важнее — а в этом смысле место было практически идеально.

Время, проведённое Стаей в Европе, куда их отправил МакТавиш, не прошло для них даром, однако не всё из того, что они привезли с собой, было полезным и нужным. Кроме новых для них связей и навыков они привезли и конфликт, который в Британии день ото дня лишь усиливался. Эбигейл с Варриком, чей авторитет до последнего никто и никогда не подвергал сомнению, больше не было с ними, да и Нидгар, бывший из оставшихся троих лидеров самым разумным, до сих пор сидел в Азкабане — и Гельдерик чем дальше, тем меньше понимал, с какой стати он должен делить власть с Хадрат.

Тем более что она так до конца и не оправилась от последствий последней стычки с аврорами. Время шло, но чем дальше — тем больше продолжали ей чудиться насмешливые и косые взгляды, которыми провожали её волчата. И она, чтобы не думать о них, всё чаще позволяла себе расслабиться и поначалу хотя бы вечером, перед сном, выпить. Сначала немного — но чем дальше, тем больше она нуждалась в замечательном успокоении, которое плескалось в характерной формы бутылках, и со временем сказала себе, что никто не имеет права указывать ей, что и когда пить, и, в конце концов, разве это как-то влияет на её боевые навыки? И не заметила, как начала, просыпаясь утром с тяжёлой и больной головой, лечить это парой глотков. Сперва всего только парой…

И вот с какой такой стати, хотел бы Гельдерик знать, он должен был делить власть с пьяницей, в которую на глазах превращалась Хадрат? Впрочем, она пока что была сильна и опасна — пожалуй, даже ещё опасней, чем прежде, хотя бы потому, что чувствовала, как сила и власть потихоньку вытекают из её рук.

Как мирно изменить ситуацию, Гельдерик не знал, а убивать Хадрат ему казалось… неправильным. Если они все начнут убивать друг друга, что же от них останется? И он злился — и на неё, и на Нидгара, который сидел себе в Азкабане и не мучился такими вот непонятно как решаемыми вопросами…

А также на Эбигейл.

Которая ушла и оставила их одних.

А ещё забрала с собой Варрика, без которого им всем приходилось гораздо труднее.

Именно об этом он в очередной раз и думал, сидя в своей палатке — он ещё в Германии завёл себе собственную, и никто не посмел ему возразить — когда услышал вдруг очень знакомый голос, позвавший его по имени. Обернувшись и одновременно достав палочку, он замер, глядя на Варрика, и глупо спросил:

— Ты?

— Всего лишь мой призрак, — привычно пошутил тот, и Гельдерик, сунув палочку в ножны и остро жалея, что не имеет возможности пожать Варрику руку, сказал очень искренне:

— Я так рад! Мы все… Нам тебя не хватало. Всех вас… — он запнулся, но всё же спросил: — Как там Эбигейл?

— Благополучно, — ровно ответил призрак, внимательно глядя на заматеревшего и заметно посуровевшего с момента последней их встречи Гельдерика. — Как вы?

— Мы тоже, — чего-чего, а ругаться Гельдерику совсем не хотелось. — Так ты теперь будешь у нас появляться? — спросил он с надеждой.

— Я здесь сейчас, как посланник, — не стал отвечать на его вопрос Варрик.

— Посланник? — удивлённо и настороженно… и разочаровано повторил Гельдерик.

— Скабиор зовёт вас на похороны, — сказал он — и, сделав небольшую эффектную паузу, закончил, ответив на невысказанный и даже не до конца ещё сформулированный вопрос: — Грейбека.

— Но, — медленно произнёс Гельдерик, — это же невозможно!

— Он сумел раздобыть его вещи, — объяснил Варрик. — Те, что остались после того, как он умер. Тела, разумеется, нет — но это лучше, чем ничего.

— Вещи, — повторил Гельдерик.

Ему остро захотелось получить что-нибудь — не так даже важно, что. Ремень? Сапоги? Что угодно — но он ставил себя на место Скабиора и понимал, что тот не станет делиться. Во всяком случае, сам Гельдерик бы точно не стал.

— Я могу тебя попросить? — спросил тем временем Варрик.

— Проси, — кивнул Гельдерик.

Какой смысл было думать о том, чего точно не будет? Правильно, никакого. И всё же…

— Не решай за всех, — проговорил Варрик строго, и Гельдерику на миг показалось, будто туман внутри его призрачного тела сгустился. — Пусть придут те, кто хочет. Вне зависимости от того, что решишь ты.

— Я приду, — сказал тот. — И скажу остальным. Где и когда?

— В ночь с пятницы на субботу, — ответил Варрик. — На месте старого лагеря.

— Мы будем, — повторил Гельдерик. — Я думаю, захотят все… но решать им самим. Даю слово.

— Это всё, — сказал Варрик, и Гельдерик торопливо окликнул его:

— Передай Эбигейл, что никто из нас не держит на неё зла! И если мы встретимся там, — быстро договорил он, — никакой драки не будет.

— Она знает, — кивнул Варрик — и растаял, оставив Гельдерика с совершенно ему несвойственной очень тёплой улыбкой на бледных губах.

Потому что услышать это короткое «она знает» дорогого для него стоило.