Обратная сторона луны (джен)

Утром все разошлись рано — Скабиор едва проснулся, но и Гвеннит, и Арвиду пора было уходить на работу, и он аппарировал в свой домик и рухнул досыпать там. А вечером пришла Гвен — обняла его, пишущего что-то за столом, сзади за шею, спросила:

— Ну, как тебе он?

— Он хорош, — совершенно честно ответил Скабиор, разворачиваясь к ней и сажая её к себе на колени. — Это и здорово, и ужасно печально.

— Почему печально? Крис, он понравился тебе или нет?

— Понравился, — кивнул он. — Я ревную тебя, наверное, — с отчаянной весёлостью проговорил Скабиор, прижимая её к себе и зарываясь лицом в её волосы. — Я привык, что ты есть…

— Я ведь всё равно есть, Крис, — перебила она, — я же не ухожу никуда…

— Это другое, — он рассмеялся очень печально. — Ты уже почти что ушла… Нет, я знаю, что это правильно, маленькая… и одна часть меня не хочет тебя вообще никуда выпускать, а другая радуется тому, что ты счастлива… и это правильно, Гвен — волчата должны уходить… но мне грустно, — он закрыл глаза и повторил: — Я привык, что ты есть… и мне теперь страшно снова остаться одному.

— Ты не останешься… Крис, да ты что, — она и смеялась, и плакала — дотянулась до его головы, погладила густые тяжёлые волосы. — Я же люблю тебя… Я же всё равно всегда буду к тебе приходить, каждую неделю и не один раз… Ты не захочешь, наверное, чтобы мы приходили вдвоём, — сказала она осторожно.

— Да не знаю… Можно попробовать, — то ли вздохнул, то ли рассмеялся он. — Но не всё время…

— Конечно, нет! — воскликнула она. — Просто может быть, иногда… Он хороший, правда, Крис…

— Да хороший, конечно. Ты хорошо выбрала, маленькая, — он вздохнул. — Даже слишком…

* * *

— Что пришёл? — не слишком любезно поинтересовался отец, открывая дверь и медля на пороге, словно раздумывая, впускать сына в дом или нет.

— Могу уйти, — ответил Арвид.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся тот, словно бы неохотно делая шаг назад. — Мать позвать?

— Хочу забрать сперва кое-что у себя в комнате, — сказал тот, проходя мимо отца. — А после у меня будет к вам разговор. К обоим.

— Ну забери, — кивнул Джон.

Арвид прошёл в комнату, в которой когда-то жил. Собрал все свои детские колдографии — их было не так-то много, но всё-таки это было лучше, чем ничего. Взял и родительские — старые, но так было лучше. Оглядел комнату, подумал — и собрал книги, все подряд, в основном детские сказки, учебники… Забрал всё, даже перья свои старые зачем-то взял со стола. Потом взял и игрушки — не все, но несколько самых когда-то любимых сложил в сумку. Постоял, смотря на опустевшую комнату и очень надеясь, что через полчаса или час вернётся — и расставит всё по своим местам, разве что пару колдографий возьмёт. Надеясь — и совершенно в это не веря.

Родители ждали его в гостиной. Мать кивнула сыну, но не потянулась обнять — а он не подошёл.

— Ну? — сказал Джон. — Что за разговор?

— Я женюсь, — сказал Арвид, с грустью наблюдая, как проступает радость на их лицах.

— Ну, наконец-то! — усмехнулся Джон. — А я думал, ты нас в известность ставить не собираешься. Уже сколько дней всё министерство только и говорит об этом — должен сказать, узнавать подобные новости от коллег, а не от тебя — не самое приятное, что мне довелось пережить в жизни.

— Я виноват, — кивнул Арвид. — Знаю.

— Твоё знание что-то меняет? — резковато поинтересовался Джон, но, поймав умоляющий взгляд жены, сдержался и не стал говорить то, что собирался, а только спросил: — Ты нас хотя бы знакомить будешь? Или этого мы тоже не заслужили?

— Если вы захотите, — после небольшой паузы ответил Арвид. — Я… трусил, наверное.

— Трусил? — нахмурился Долиш-старший.

— Да. Потому что это не вся новость. И не весь разговор, — слишком медленно проговорил Арвид, вскинув голову и пристально глядя на родителей. — Гвен оборотень.

Ну вот и всё.

Слово сказано.

Его родители словно бы подавились им — побледнели; мать тихо ахнула, не удержав откровенного отвращения, а отец потемнел лицом и после долгой паузы сказал:

— Я надеюсь, ты пошутил.

Как же ты так сплоховал, Джон… почему не узнал сам об этом? Но ему… Ему просто в голову не могло прийти, что подобная тварь может работать в министерском архиве. Видел он эту девочку, разумеется — ничего особенного, смазливая мордашка, тихонькая… но как? Как она вообще попала туда, кто додумался принять её на работу? Как так?!

— Нет, — Арвид смотрел на них с неприкрытой болью, но отступать даже не помышлял. Он ведь знал, что так будет. Знал же…

— Эта тварь в мой дом не войдёт, — холодным, чужим голосом проговорила мать.

— И ты, если женишься на ней, тоже, — отрезал отец. — Понятия не имею, зачем ты это устраиваешь, но я предупреждаю тебя: на порог не пущу, пока не одумаешься.

— То есть, вас на свадьбе не ждать? — ровно спросил Арвид.

И, так и не дождавшись ответа, развернулся и вышел, понимая, что в этот дом больше никогда не вернётся.

Когда за Арвидом закрылась дверь, Пруденс — его мать — разрыдалась и, схватив мужа за руку, умоляюще проговорила:

— Он ведь одумается? Джон, это же… Так не может быть? Это же Ари, он ведь… Он ведь всегда был таким правильным мальчиком!

— Возможно, слишком, — он рассеянно похлопал её по руке.

Он думал.

Что он знал об этой девчонке? Как оказалось, практически ничего — хотя до сего момента был просто уверен, что выяснил про неё основное: училась на Хаффлпаффе, очень прилично сдала ТРИТОНы и сразу же после школы пришла работать в министерский архив, живёт в том же доме, что и Арвид — в Совятне. Дружит с другими девочками со своей работы, тихая, послушная, исполнительная, аккуратная… Ему казалось, что в ней нет ничего особенно интересного — разве что юное свежее личико, пожалуй, симпатичное, но таких, на его взгляд, было двенадцать на дюжину… А оказалось, что он просто смотрел не туда. Как вообще он, с его опытом, упустил такой важный факт? Чем же она взяла его? Что сделала, что его сын, его такой всегда разумный и рассудительный мальчик решился связать свою жизнь с кем-то, в ком живет проклятая тварь?

Однако что-то он слишком увлёкся эмоциями… Это не дело. Сейчас Джона Долиша волновало только одно — то, что девушка его сына принадлежит к тем существам, которых людям любить нельзя. Мисс Уитби. Он ведь хорошо знал их, оборотней. За почти сорок лет работы он встречал — и лично, и опосредованно — оборотней неоднократно… даже слишком много, на его взгляд. И знал, что всегда там, где оборотни — там кровь и смерть, и хорошо ещё, если одна. И знал, что, какими бы те ни были в человечьем обличье, итог всегда только один — кровь. Кровь и смерть — или же обращение, и неизвестно ещё, что хуже. Хотя нет, известно… он сам, безусловно, предпочёл бы смерть. И, говоря откровенно, был убеждён, что все нормальные люди, те, в ком остаётся достаточно человеческого, именно так и делают — и поэтому остаются те, кто и в человеческом облике был склонен к убийству, а ликантропия уничтожает в них то, что прежде их сдерживало. И дело вовсе не в том, кем был каждый из них: святоша или последний из подлецов, жалкий трус или безумный храбрец, распутник или примерный любящий семьянин, но когда на небо выползает эта бледная, словно утопленник, злая луна, живущая в них тварь вырывается на свободу, и все, все они перестают быть собой, а когда приходят в себя, перемазанные кровью родных и до отвращения сытые, то на то, что натворили, реагируют совершенно по-разному… И в этом они честны. Однако тварь, что сидит и пожирает их изнутри — вот она, и она всегда побеждает.

Женщин-оборотней он практически не встречал — и полагал их поэтому крайне редкими, но ничуть не менее опасными, чем мужчины, но на порядок хитрей. И мысль о том, что одна из них теперь, вот сейчас, возможно, в эту самую минуту, находится рядом с его сыном, мучила его и буквально сводила с ума. Потому что для оборотней и тех несчастных, кто вокруг них, история всегда кончатся одинаково.

И он не позволит ей сделать это с его сыном.

* * *

— Гвен, — Арвид усадил её к себе на колени и прижался лицом к её груди.

— Тебя кто-то расстроил? — спросила она, гладя его по волосам.

— Я прошу тебя быть внимательной и осторожной, — сказал он, поднимая голову и очень серьёзно на неё глядя.

— Что… почему? Что случилось? Кто-то… кто-то нападает на… таких, как я?

— Нет, — он вздохнул. — Я мало рассказывал тебе об отце, потому что очень надеялся избежать этого. Он… сложный человек. И не самый приятный. Мне неприятно это знать и говорить тебе, но это так, к сожалению.

— Крис тоже не ангел, — улыбнулась Гвеннит.

— Ты знаешь, — он тоже улыбнулся своей всегда немного печальной улыбкой, — в данном вопросе я однозначно предпочёл бы твоего Кристиана. Но увы, — он вздохнул снова. — Я рассказал родителям о тебе. Их не будет на свадьбе. И я не знаю, что в моем отце возьмёт верх: профессиональное или человеческое. Он, конечно, не сделает тебе ничего непоправимого… Но я боюсь, что…

— Я понимаю их, Ари, — она улыбнулась тоже немного грустно. — Это же… ужасно, наверное — впустить в семью оборотня. Тем более, к аврорам… и…

— Не говори так! — у него даже подбородок дрогнул. — Гвен, никогда, даже в шутку не говори никому такого! Ты… не должна понимать подобные вещи. Это нельзя и неправильно, — он взял её лицо в ладони и очень требовательно посмотрел в её светлые ясные глаза. — Я никому не позволю так говорить о тебе — даже тебе самой, — сказал он очень твёрдо. — Я с самого начала знал, что родители не примут тебя — и это их право, конечно, но если они хотят жить одни — значит, будут одни.

— Ты не можешь… Не должен тоже, — она даже побледнела.

— Отец выставил меня из дома, — он усмехнулся. — Сказал, если я женюсь на тебе, то могу больше не приходить. Значит, у наших детей будет только один дедушка и одна бабушка, — пожал он плечами. — И это к лучшему. Давно следовало поставить все точки над i. Гвен, — он покачал головой, стирая большими пальцами навернувшиеся на её глаза слёзы. — Маленькая моя леди… здесь не о чем плакать. Мой отец… да, в общем, и мать — очень жёсткие люди. Неплохие — но жёсткие. И, — он всё же слегка запнулся, — трусливые одновременно. Твой Кристиан честнее и смелее их в сотню раз. Хотя мне с ним тоже очень непросто, — он улыбнулся, — но я уверен, что мы сумеем договориться, потому что оба хотим этого и оба любим тебя. А мои родители договариваться не станут. И единственное, что меня сейчас серьёзно волнует — что отец вполне может тебя где-нибудь встретить, да хоть бы в архив прийти, и…

— И что? — всхлипнув, спросила она. — Убьёт меня?

— Что ты, — он почти рассмеялся. — Нет, конечно же. Но может наговорить тебе много очень неприятных вещей. Оскорбить… Вряд ли, я полагаю, ударить — но пригрозить. Обещай, что расскажешь мне, если это случится. Мне, а не Кристиану. Не потому, что я не хочу, чтобы он тебя защищал, — быстро сказал он, предвосхищая её возражения. — Потому что мой отец — аврор, и аврор неплохой. И я просто боюсь того, на что он может пойти, если Кристиан за тебя вступится. А мне он не сделает ничего. Обещаешь?

— Мне не важно, что он мне скажет, — не слишком уверено сказала Гвеннит. — Я… я пойму и…

— Ты не должна понимать. Просто не слушай его — уходи. А лучше зови меня, — он протянул ей зеркальце. — Это обычное зеркало, к сожалению, волшебного я не нашёл, но оно зачаровано — на нём Протеевы чары. Я пойму, что ты зовёшь меня — просто напиши на стекле пальцем, где ты, и я увижу. Пожалуйста, обещай мне. Я не назвал родителям твоего имени, но отец узнает, конечно. Я не дам ему обижать тебя.

Гвеннит вдруг расплакалась, обняв его за шею и уткнувшись лицом в плечо — Арвид, не понимая причины этих слёз, какое-то время молча обнимал и гладил её по голове и плечам, потом спросил всё-таки очень ласково:

— Что ты так плачешь, родная? Что такое?

— Я не хочу, чтобы ты из-за меня ссорился с родителями, — сквозь слёзы проговорила она. — Ты же у них один…

— Я не ссорился с ними, — возразил Арвид. — Они всегда могут вернуться, если захотят. Я приму их. Это их выбор, не мой.

— Они просто боятся за тебя, и…

— Они не считают тебя человеком, Гвен, — холодно и сурово проговорил он. — И пока это так, здесь нечего обсуждать. Всё, — он крепко прижал её к себе. — Ты обещаешь, что позовёшь меня, если что?

— Обещаю, — кивнула она, перестав, наконец, плакать, но головы так и не поднимая.

— Спасибо, — он прижался к ней щекой. — Моя маленькая прекрасная леди…