Обратная сторона луны (джен)

— Ты не позовёшь их? — спросил Скабиор.

— Родителей на свадьбу? — откликнулась Гвеннит, крутясь перед зеркалом.

Платье ей они шили — в «Мантиях на все случаи жизни» у всё ещё бодрой и неунывающей мадам Малкин, которая оставалась верна себе: с равным усердием и профессионализмом бралась за любой заказ, и ей было неважно, кто перед ней — волшебник, оборотень, или гоблин, она для любого клиента старалась сделать всё, что могла, если её труд они могли оплатить — но эту оговорку Скабиор уважал и признавал справедливой. На этом настоял Скабиор — а Гвеннит согласилась с восторгом, стараясь не задумываться над тем, откуда у него деньги. И на примерку они пришли вдвоём — мадам Малкин вышла, опасливо покосившись на странного спутника Гвеннит, вальяжно развалившегося в кресле, оставив молодую женщину рассматривать себя с ног до головы в большом зеркале, которое тактично молчало, не решаясь прервать чужую беседу.

— Родителей. На свадьбу, — кивнул он.

— Нет, — легкомысленно откликнулась Гвеннит, поднимая волосы наверх, чтобы получше представить себе себя на собственной свадьбе.

— Почему?

— Не хочу, — пожала она плечами. — Тебе нравится? Скажи, мне идёт?

— Идёт, — он улыбнулся.

— Я похожа на даму?

— Нет, — его улыбка стала насмешливой. — Ты похожа на глупую девочку, которая нарядилась в чужое платье. Но это не страшно — время ещё есть, я тебе научу носить подобные вещи. И я думаю, что ты неправа.

— Это мой праздник, — возразила она. — Я не хочу его портить.

— Думаешь, они не придут?

— Придут, — равнодушно ответила Гвеннит, разглядывая кружево лифа. — Я просто не хочу.

— Почему же?

— Я не знаю, как разговаривать с ними, — призналась она, подходя к нему и присаживаясь ему на колени. — Мне неловко и неприятно видеть их. И сестёр, и братьев… они все — словно из другой жизни. Я не злюсь больше, правда… Мы просто чужие. У меня вместо них ты, — она улыбнулась. — И ты меня поведёшь к алтарю, да?

— Это будет забавно, — не сдержал он довольной улыбки. — Поведу, да. Будет повод завести что-то особенное — не могу же я явиться в пальто… Однако ты не права, — вернулся он к прежнему разговору. — Вы не чужие.

— Я не хочу, — она нахмурилась. — Крис, я не знаю, как тебе объяснить... Мне неприятно и тяжело рядом с ними. И я не знаю, как и о чём разговаривать с ними, и всё, что мне хочется — просто уйти. Я не сержусь, — повторила она, — просто во мне больше нет для них места. К тому же, и родителей Ари тоже не будет… Так лучше, правда.

— Ладно… встань-ка, — попросил он. — И покружись.

Она вскочила и радостно закружилась — и вернувшаяся мадам Малкин выбранила её, потому что подол платья был ещё только подколот, так же, как и некоторые детали к лифу, и девушка могла уколоться или, не дай Мерлин, упасть, наступив на слишком пока длинную юбку, но само ворчание это казалось праздничным и настолько приятным, что Гвеннит в ответ только смеялась.

К разговору о её родителях Скабиор вернулся вечером — когда они сидели в комнатке Гвеннит после ужина и пили чай, в который он щедро плеснул себе виски.

— Послушай меня, — сказал он, отставляя чашку. — Давай-ка поговорим по-серьёзному.

— О чём? — легко согласилась Гвеннит, придвигаясь к нему поближе.

— О родителях и в целом родственниках, — он вздохнул. Ему самому этот разговор не нравился и был не слишком приятен — но казался необходимым. — Я помню, что сам тебе про них говорил. Но это было… давно. И тебе вовсе не следовало тогда меня слушать. Я видел их, Гвен — обычные люди… и если подумать, то вели они себя далеко не худшим образом из возможных. Ты представь…

— Крис, — вздохнув, проговорила Гвеннит, беря его руки в свои. — Ты боишься, что если что-то случится с тобой, я останусь одна?

— Боюсь, — согласился он.

— Но я выхожу замуж, — терпеливо сказала девушка, — у меня теперь будет Ари…

— Он аврор. А они тоже гибнут порой, — жёстко перебил он. — А этот, насколько я понял, точно не станет отсиживаться и прятаться — знаю я этот взгляд, навидался. И что тогда?

— Я не знаю… ничего, — она отвернулась, скрывая навернувшиеся на глаза слёзы. — Я не хочу думать об этом сейчас.

— А надо, — поморщился он, беря её за подбородок и разворачивая к себе её расстроенное лицо. — Гвен, чужие-не чужие… Это всё просто слова. Я тебе тоже был когда-то чужим, как и твой будущий муж. Начни с начала. Ну просто — поговори с ними, как если бы только что познакомилась, как с дальними родственниками, которых сто лет не видела.

— Я не хочу, Крис! — вскрикнула она слегка истерично. — Не хочу, ты понимаешь?

— Да плевать, что ты хочешь! — тоже воскликнул он раздражённо. — Неужели до тебя не доходит, каково им было тогда? А до меня вот дошло — и я не желаю жить с мыслью, что устроил такую пакость людям, передо мной не виноватым ничем! Давай я тебе объясню, если не хочешь сама понять, — заговорил он быстро и зло, сжимая её лицо пальцами. — Твои родные всю жизнь жили с мыслью о том, что оборотни — страшные тёмные твари, что это нелюди, почти что животные… А тут вдруг их дочка стала такой — ты представляешь вообще, как это, когда твой ребёнок… Хотя да! Откуда тебе представлять, — перебил он сам себя. — Давай по-другому: представь, что я стал… не знаю, кем… Допустим, отчасти сошёл с ума и полюбил расхаживать голым по улицам и так ко всем приставать, и это не лечится и навсегда — и ты не знаешь, что с этим делать, и все на тебя смотрят с жалостью и презрением, а ты ещё и себя винишь в том, что со мной случилось — потому что, допустим, забыла на столе зелье, которое я выпил случайно… И вот что тебе делать?

— Раз я виновата — значит…

— Ты не виновата, — раздражённо оборвал он её. — Ты думаешь, что виновата. Хотя и понимаешь, что то зелье я выпил сам. Понимаешь разницу? И ты злишься на меня за это, конечно, и…

— Это другое, — перебила она его. — Они не могут себя ни в чём винить — это вообще случилось, когда я была у бабушки, так что при чём тут вообще они? И потом…

— При том, — сказал он, глядя на неё как на дурочку, — что это же они за тобой не досмотрели, если серьёзно — и да, они повели себя, конечно, по-идиотски, но они же не выгнали тебя, никуда не спрятали, в школу снова отправили… Ну что ты так смотришь, — он сбился под её растерянным пристальным взглядом и замолчал, растеряв свой запал и приготовленные слова.

— Почему тебе это так важно? — спросила она, перестав плакать. — Я глупая, Крис — но я знаю тебя, и ты говоришь об этом так, словно… Ну, словно это самое важное для тебя на свете. Почему?

— Потому, — он вздохнул. — Потому что я понял их, и мне теперь неприятно.

— Ничего ты не понял, — улыбнувшись, сказала она, сев к нему на колени и обняв за шею. — Ты всё придумал… А они вправду смотрели на меня, как на тварь, и правда боялись…

— Боялись, конечно, — перебил он. — Все бы боялись… Ты разве сама не боялась бы на их месте?

— Но они видели же, что я не изменилась, — заговорила она, наконец, с волнением.

— Они же не знали, чего им ждать! — перебил он её уже в который раз за этот вечер. — Представь, что им в Мунго наговорили! И как страшно им было смотреть на тебя и ждать, что их девочка постепенно превратится в чудовище. Представь, — повторил он, прижимая её к себе. — Моя мать, когда узнала, что это со мной случилось, вообще от горя слегла, долго болела, а потом умерла… Люди боятся нас — боятся, презирают и ненавидят. Их так научили… Это глупо, конечно, но ведь мы с тобой не дали им даже шанса. Откуда им было понять тебя? Ну не умеют эти люди по душам разговаривать…

— Я бы тогда прыгнула, — сказала Гвеннит, устраивая свой подбородок на его плече и гладя его по волосам. — Я уже почти что решилась, когда ты подошёл… Я так замёрзла уже тогда, что стало почти не страшно.

— Знаю, — кивнул он, тоже гладя её по голове. — Я же почувствовал тогда, что ты вот-вот спрыгнешь, иначе бы не вмешался, наверное. Я не говорю, что твои родители совсем ни в чём не виноваты — просто они не предавали тебя, я думаю… Полагаю, они были бы в ужасе, если б узнали про этот мост. Это только в детстве кажется, что родители — большие, умные и всё могут, а погляди на меня, — он засмеялся негромко. — И я ведь ещё из лучших, — нескромно добавил он. — Представь, как они тогда расстроились и испугались… А тут ты начинаешь пропадать невесть куда и одеваешься странно…

— Они меня выселили из комнаты! — упрямо возразила Гвеннит. — Из нашей общей с сестрой комнаты — и поселили одну! Потому что боялись, что я сестре что-нибудь сделаю!

— А ты не думала, что они смотрели на это наоборот? — усмехнулся он. — Ты рассказывала, как вы жили: не очень роскошно, сколько я помню. И найти отдельную комнату одному из шести детей, я полагаю, было совсем не просто. Может, они не сестёр от тебя защитить хотели, а твою жизнь хотя бы в этом сделать чуть-чуть получше? И они ведь позволяли тебе жить, как ты хотела, — добавил он очень настойчиво. — Вспомни: ты почти все каникулы у меня проводила — они же не мешали тебе.

— Потому что им было наплевать!

— Или потому, что они не знали, как тебе будет лучше, и думали, что, может быть, там, куда ты уходишь, ты счастлива, — возразил он. — Мы же не знаем, почему именно.

— Ты сам говорил, — возмутилась она, наконец, отстраняясь и смотря на него с удивлением и растерянностью. — Ты же сам говорил, что…

— Да! — он тряхнул головой. — Я о том тебе и твержу: я был неправ. Я злился… и вообще много чего не понимал тогда. Просто не знал, как это — иметь ребёнка.

— А теперь, можно подумать, знаешь, — фыркнула Гвеннит.

— Теперь знаю, — серьёзно ответил он. — И сейчас бы уже говорить так не стал.

Она совсем растерялась — как тогда, когда он в первый раз назвал её дочкой. И он, поймав эту её растерянность, заговорил снова — очень мягко и очень настойчиво:

— Гвен, хотя бы подумай о том, что я сказал тебе сейчас. Ну мы же все ошибаемся. И я, и ты… Всякое было же. Вспомни. Есть же разница — между твоими родителями и этого твоего… будущего супруга. Вот там — предательство, да. А тут… А тут просто невежество, нерешительность и вбитый в них страх. Я ведь видел, как они на тебя смотрели — там, на Диагон-элле. С надеждой… Они ведь могли столько неприятностей устроить тебе… Нам с тобой тогда — ты только представь. Но не стали… Я сам тогда думал, что от равнодушия — а сейчас… не уверен уже. Я бы и сам ведь не стал бы мешать тебе, если бы ты решила…

— Это совсем другое! — горячо перебила она. — Вообще другое… я тогда…

— Да не такое уж и другое, — возразил он, ласково проводя рукой по её разгорячённой щеке. — Мы ничего не знаем про их мотивы. Можно их выяснить для начала хотя бы. Подумаешь?

— Ну…

— Пожалуйста, — вдруг сказал он. — Я прошу тебя. Для меня.

Гвеннит слегка отодвинулась, заглядывая ему в глаза — он смотрел совершенно серьёзно и, похоже, вправду… просил. И это было так странно…

— Хорошо, — пообещала она. — Я подумаю. Честно.

— Я ведь вправду сяду когда-нибудь, маленькая, — сказал он серьёзно. — Насовсем. Ты же знаешь. И мне будет спокойно умирать, зная, что у тебя есть своя стая. Тш-ш, — прижал он палец к её губам. — Не плачь сейчас, не нужно. Просто подумай о том, о чём я просил.