Обратная сторона луны (джен)

Гвеннит открыла дверь — и замерла на пороге, мгновенно выхватив палочку и наведя её ему прямо в грудь.

— Убирайтесь, — проговорила она, загораживая собою дверной проём.

— Я пришёл с миром, — ответил он. — И с предложением. Выслушайте меня.

— Крис! — закричала она слегка истерично и очень громко. — Крис, иди сюда! Скорее!

Тот, конечно, пришёл — сразу же, нарисовался у неё за спиной, улыбнулся в омерзительной своей манере, слегка склонив голову набок, тоже вытащил палочку и сказал почти ласково:

— Иди в дом, Гвен. Зима. Замёрзнешь.

— Выслушайте меня! — потребовал Долиш, уже понимая, что никакого разговора не будет.

— Говорите, — кивнул Скабиор, снимая с вешалки голубое пальто и накидывая его молодой женщине на плечи.

— Оставьте нас, — почти попросил его Джон.

— Он останется, — отрезала его невестка. — Или так — или никак.

Джон кивнул. Пусть останется… что же. Пожалуй, ведь и поддержит его… да, может, так даже лучше.

— Говорите — и покороче. Я слушаю, — она завернулась в пальто, опустив палочку — ей хватало, по-видимому, наведённой на свёкра палочки Скабиора.

Плевать…

— Я пришёл с предложением, — повторил Долиш. — Вы остались теперь одна с ребёнком… вам это и тяжело, и будет мешать. Вам нужно жизнь устраивать… в общем… отдайте его нам на воспитание, — выдохнул он, наконец. — Вы будете, конечно, видеть его, когда захотите…

— Вот спасибо, — издевательски рассмеялась она. — Какая щедрость — Крис, ты слышал! Они даже готовы позволить мне видеться с собственным сыном! Вы с ума сошли? — резко сказала она, вмиг перестав смеяться. — Не знаю уж, как это принято у вас, у людей, а мы, волки, своих детей не бросаем, — она скрестила на груди руки, глядя на него с яростью и бесконечным презрением. — Это наш сын — мой и Арвида.

— Он не вернётся, — у Джона не хватило сил выговорить имя своего сына. — Я знаю, что такое «безвестно пропал». Он мёртв, мис… сис… Долиш, — он всё-таки выговорил это. Назвал её так. Пусть… это ведь сейчас её имя. Ничего… ничего. Ненадолго. Конечно же, ненадолго — она наверняка вот-вот отыщет себе нового мужа…

— Мне плевать, кто и что говорит по этому поводу, — услышал он звенящий слезами и яростью голос. Посмотрел на неё — и замер, поняв вдруг, что же нашёл в ней его сын такого, что оставил свой дом, бросил всё, предпочёл одержимое тварью, безвольное, не контролирующее себя существо любой человеческой девушке… Джон не помнил, чтобы кто-то когда-нибудь вот так глядел на него самого. Любовь — и нерассуждающая, абсолютная преданность. — Арвид вернётся, — продолжала она. — А я буду ждать его — столько, сколько придётся. Я не знаю, как люди, — добавила она с нервным смешком, — а мы, волки, существа моногамные. И я буду просто ждать своего мужа — вместе с нашим сыном. А теперь убирайтесь отсюда и не смейте никогда сюда приходить, — она отступила назад так резко, что едва не сбила с ног своего… кто он ей? Джон давно уже выяснил, что никакой не любовник — названный отец, воспитатель, друг, кто?! Потом Гвеннит вдруг снова шагнула вперёд и, глядя Джону прямо в глаза, сказала: — И я не одна. У нашего сына есть крёстный — вот он, — она отступила в сторону и указала на стоящего сразу за её спиной Скабиора.

Дверь захлопнулась.

И он не решился постучать в неё вновь.

И не знал, что за закрывшейся дверью Гвеннит разрыдалась, прижавшись к Скабиору и уткнувшись ему в плечо, а он обнимал её, гладил по волосам, по вздрагивающим плечам и на сей раз даже не думал поминать никакую Святую Моргану.

А потом тихо взял её на руки и, сбросив пальто с её плеч прямо на пол, отнёс Гвеннит в комнату, уложил на кровать, а затем лёг рядом сам, взяв её на руки, словно младенцем была здесь она, и долго-долго укачивал, пока она не устала и не уснула.

Скабиор же так и сидел с ней на руках — и вспоминал, как она… даже не попросила — просто сказала ему об этом, когда малышу едва исполнилась неделя от роду.

— Я хочу поскорее устроить крестины, — сообщила Гвеннит ему как-то утром.⁽¹⁾

— Да можно уже, — кивнул он. — А кто крёстная? Или крёстный?

— Ты, конечно, — слегка удивлённо проговорила она. — Давай тогда послезавтра? Ты сможешь договориться?

— Я? — растерянно переспросил он.

— Я просто не знаю никого, кто мог бы устроить всё, как положено, — улыбнулась Гвеннит, неверно истолковав его замешательство. — А ты наверняка знаешь. Знаешь же?

— Да, — кивнул он отстранённо. — Да, знаю…

— Что ты, Крис? — она протянула к нему руку. — Что-то не так?

— Я… Нет. Ты… уверена? — спросил он, очень странно на неё глядя. — Я же… не лучший крёстный, которого можно придумать.

На самом деле, она совершенно потрясла его, почти оглушив этим своим почти мимолётным «ты, конечно». Потому что это ведь было совершенно немыслимо — ну какой из него крёстный? Святая Моргана, чем она думает? На кой малышу подобное счастье — чему он сможет его научить? Воровать?

И потом, одно дело — Гвен. Она всегда была… ну, просто была. Вроде как рядом — и он всегда мог пожать плечами и сказать, что он просто немного помог ей, но вообще, это её жизнь и пусть делает, что захочет. А крёстный — это совсем другое… крёстный — это ведь очень серьёзно, и это ведь навсегда. И тут не отмахнёшься уже и не скажешь — мне нет до него дела, это чужой детёныш, потому что он уже будет твоим, по-настоящему, даже перед этими важными шишками из Визенгамота, которые никогда и ничего уже с этим не смогут поделать. Это Гвен он никто — а став крёстным отцом этому мальчику, он навсегда будет с ним связан, и никто никогда не сумеет разорвать эту связь.

И это было чудесно и страшно одновременно.

— Конечно, уверена, — удивлённо сказала Гвеннит. — Кто ещё это может быть? Крис… ты не хочешь? — спросила она упавшим голосом.

— Что ты, маленькая, — покачал он головой, беря её руку и сжимая в своих. — Как я могу не хотеть? Я просто… не ожидал.

— Ты боишься? — вдруг спросила она, улыбнувшись удивительно взросло и, притянув его к себе, прижала к груди его голову. И он прошептал едва слышно:

— Да. Боюсь.

— Ты будешь лучшим крёстным отцом на свете, — мягко проговорила она. — Как был и всегда будешь лучшим на свете названным отцом для меня. Лучше, чем мой родной, — сказала она и поцеловала его в макушку.

Они тогда долго сидели так — а потом Гвеннит пошла возиться с новорождённым, а Скабиор отправился на поиски человека, который согласился бы провести обряд и уладить формальности у них дома.

…А Джон Долиш тогда ушёл просто бродить — и сам не заметил, как дошёл пешком почти до Лондона. Он вернулся домой совсем ночью — и сидел сейчас в своём пустом, украшенным к рождеству доме, в котором грядущий праздник выглядел неуместно и неестественно.

* * *

А утром он вновь пошёл к ней.

В доме уже не спали: в окнах виднелся свет, а на нападавшем за ночь на крыльцо снеге остались подтаявшие ведущие к двери следы — значит, там были гости (дни перед Рождеством — конечно, у них были гости), ибо следов было много. Джон долго-долго стоял — и дождался, когда дверь распахнулась, и на крыльцо высыпала ватага девушек — подружек Гвеннит. Они громко прощались, чирикая, будто стая воробушков, а потом аппарировали прямо с порога.

И тогда Гвеннит увидела Джона. Её только что радостное, смеющееся лицо будто окаменело, она сжала губы, и он подумал, что она сейчас снова позовёт своего телохранителя — но нет.

— Зачем вы снова пришли? — спросила она, доставая палочку и поднимая её. Девочка, да если б я захотел, ты бы и моргнуть не успела, не то, что заклинанье сказать…

— Попросить вас, — с неожиданной даже для себя хрипотой проговорил он.

— Я уже вам ответила — я…

— Не о том, — перебил он. — Я хочу посмотреть на внука. Просто увидеть. Пожалуйста.

— Я вас к нему близко не подпущу, — она снова сощурилась — а он, глядя на неё, не мог не вспоминать, каким стал её взгляд, когда она говорила о его сыне.

— Он ведь мой внук, — беспомощно проговорил Джон. — Я даже не видел его…

— И не увидите, — она глубоко и громко вздохнула. — Вы правда думаете, что я подпущу к сыну человека, который полагает его мать животным? Существом, тварью — кем угодно, но не человеком? Вы ведь именно так думаете про меня, — она поглядела ему прямо в глаза, — я помню. Я, мистер Долиш, отлично помню, как мы познакомились с вами — так вот, мне хватило. И если я для вас тварь — то я и вести себя буду так же, — она вздёрнула подбородок. — Вы сами от нас отказались — и теперь не приближайтесь ко мне и моему сыну, иначе я скажу мистеру Поттеру, что вы преследуете нас. И он мне поверит, — она развернулась и громко хлопнула дверью.

А он остался — и, постояв, устало сел на грязные от растоптанного снега ступеньки. Не из желания продемонстрировать что-то — просто от усталости и всеобъемлющей безысходности. Потому что он вполне понимал её и даже был с ней согласен: он бы и сам на её месте не подпустил себя к мальчику.

— Зря ты, — сказал Скабиор, подходя к стоящей у закрытой двери Гвеннит.

— Зря?! — тут же взвилась та.

— Зря, — преспокойно кивнул он, останавливаясь рядом с ней. — Он же его дед.

— Ты забыл, что он сделал со мной? — почти в голос закричала она, смахивая набежавшие на глаза слёзы. — Забыл, в каком состоянии я тогда едва смогла до тебя добраться?!

— Я помню, — серьёзно кивнул он. — Объяснить?

— Да! — она вновь стёрла слёзы и вдруг очень устало прислонилась к нему. Скабиор её обнял и привычно и ласково погладил по голове. — Ты серьёзный, — сказала она, обнимая его. — Почему?

— Потому что разговор такой, — вздохнул он, тоже её обнимая. — Пойдём.

Он увёл её в спальню и усадил на кровать — сел рядом сам, обнял за плечи, прижал к себе, задумчиво глядя на спящего в зачарованной детской кроватке младенца.

— Понимаешь, маленькая, — заговорил он. — Я стоял — что вчера, что сегодня — и смотрел на него. И видел старого, намного старше меня человека, совсем сломленного и, в общем-то, еле уже живого. И думал, что же должно было с ним произойти, чтобы он сам решился к тебе прийти — и просить. Представь, Гвен — как это, потерять его, — Скабиор кивнул на спящего ребёнка, и она дёрнулась и замотала, зажмурившись, головой, прошептав с мукой:

— Нет… даже не говори такого, не смей!

— Прости, маленькая, — грустно проговорил он, целуя её в висок. — Но по-другому ты, наверное, не поймёшь. А надо. Потому что у тебя под дверью сидит твой поверженный враг, и можно его там оставить — и тогда он, я думаю, тихо умрёт через год или два, потому что я видел у него в глазах то, что притягивает к людям старуху с косой, словно мух липкие капли мёда — но что ты тогда скажешь мужу, когда он вернётся?

— Они не общаются, — прошептала Гвеннит.

— Не общались, — поправил Скабиор. — Но, когда он вернётся и узнает, что его отец приходил сюда с миром, а ты его выгнала — как ты думаешь, легко ему будет жить потом с этим?

— Я не хочу его видеть, — заплакала Гвеннит. — Мне противно… Я злюсь… и… и мне страшно, — добавила она совсем шёпотом. — Я до сих пор боюсь его, Крис.

— Здесь же я, — возразил он. — Хочешь — я сам отнесу Криса в гостиную, впущу твоего свёкра и туда провожу? И постою рядом. Недолго. Пусть посмотрит на внука.

— Хочу, — вздохнула она и стиснула его руку. — Но так будет неправильно… И ты… ты прав… прав, наверное: Арвид впустил бы его, если бы он пришёл так… ладно, — она судорожно вздохнула и вытерла слёзы. Обернулась к нему лицом, спросила: — Видно, что я плакала, да?

— Да, — он кивнул. — Но я подозреваю, что ему сейчас будет без разницы.

— Наверное, — она встала и попросила его: — Я переоденусь пока — а ты отлевитируй кроватку в гостиную, ладно?

— Умница, — он улыбнулся очень довольно, тоже встал и занялся кроваткой.

1) Подразумевается не религиозное действо, а сохранившаяся и видоизменившаяся после принятия Статута традиция, имеющая в Волшебной Британии юридическую силу: например, Сириус Блэк, как крестный имел право подписывать для Гарри разрешение на посещение Хогсмида

Вернуться к тексту