Обратная сторона луны (джен)

К лету Скабиор уже почти привык к мысли о том, что в его жизни теперь есть эта нелепая девочка — и даже нашёл в этом некоторую прелесть, если не сказать удовольствие. Её было очень забавно чему-то учить — она вообще почти ничего не знала об устройстве этого мира и слушала его так, что он даже смущался порой. Однажды, показывая ей остров, он рассказал, как можно добраться сюда с большой земли, — путь был сложный и требовал как умения обращаться с лодкой, так, разумеется, и её наличия. Куда проще было лететь на метле — у девчонки она была, правда, старая, в которой с трудом можно было опознать Комету-180 — Скабиор едва сдержал смех, когда увидел её, но ничего, лицо удержал: сам был нищим когда-то и высмеивать такие вещи считал паскудством и низостью. Тем более, девочка ей гордилась… И тем, как умеет с ней управляться — летала она, кстати, и вправду неплохо.

Как чуял.

…В эту ночь Скабиору в картах везло — впрочем, он и сам, как мог, этому везению способствовал. И, видно, перестарался — потому что в какой-то момент его поймали. Драку он помнил плохо, но ещё хуже помнил, и, вообще, понимал, как умудрился аппарировать в свою хижину целым.

И сознание потерял уже там.

Очнулся он через несколько часов — и попытался, разумеется, прежде всего, открыть глаза.

И не смог.

Веки полыхнули болью, он машинально поднёс к ним руки и ощутил под пальцами вместо кожи какое-то непонятное месиво.

И вспомнил.

Белая до синевы вспышка неизвестного ему заклинания, которым кто-то хлестнул его по глазам в конце драки, после чего Скабиор и аппарировал, оказалась не просто чрезвычайно болезненным сполохом света. Замирая от боли и ужаса, он ощупал своё лицо, сообразив постепенно, что больше всего пострадали глаза, хотя и кожа была обожжена, где больше, где меньше. Кое-как добравшись до кровати, он с трудом стянул с себя пальто и попытался снять и ботинки, но на это его не хватило: едва не потеряв сознание от боли, он лёг, как был, натянул на себя что-то, кажется, простыню, и затих, впав со временем то ли в дрёму, то ли в какое-то неясное забытьё.

— Э-эй… Ты здесь?

Что за… Откуда она тут взялась?

Он попытался открыть глаза, но ничего не вышло, конечно — у него дышать едва сил хватало, а тут — шевельнуться. Как же его отделали…

— Ты болеешь?

Да быть её здесь не может. Это галлюцинация. Точно.

Гвеннит на цыпочках подошла к кровати и осторожно тронула его за плечо.

— Ты заболел?

Он очень осторожно вздохнул поглубже. Сколько, интересно, у него рёбер сломано? И до луны ещё… как до луны. Недавно только полнолуние было… А в Мунго не сунуться — сдадут аврорам мгновенно. Да и не добраться ему туда… Болело всё: руки, ноги… Ужасно ныла грудь, живот, кажется, представлял собой один огромный синяк, но больше всего досталось его голове, и даже не столько голове вообще, сколько глазам. Те обожгло, вспомнил он, надеясь лишь, что только снаружи, и что после трансформации всё пройдёт. Но та белая до синевы вспышка так и стояла у него перед глазами, а веки, кажется, были сожжены напрочь. Интересно, останутся ли ожоги… Вроде бы, это был просто огонь — должны сойти после первой же полной луны… наверное…

— Ой, мамочки…

Он и не заметил, когда и как она стянула с его головы простыню — и перепугалась, конечно. Он бы и сам испугался, наверное, если б увидел подобное зрелище с собой в главной роли или с кем-то другим. Впрочем, увидеть такое ему точно не светит… какой каламбур, однако, удачный.

— Что с тобой случилось? Кто это сделал? — в ужасе спросила Гвеннит.

Ответить он, конечно, не смог.

— Я… я сейчас… я вернусь! — торопливо проговорила она — и, наконец, исчезла.

Спасибо, Моргана. Вот от всего сердца — спасибо.

Как он добрался сюда — он не то, что не помнил, даже представить себе не мог. Неужто сумел аппарировать? И остаться при этом целым? Ну, во всяком случае, таким же целым, как был до. В принципе, чем-то таким давно должно было кончиться: слишком долго ему везло, а так до бесконечности не бывает. Да он и сам зарвался — не надо было садиться с ними играть! Но было так соблазнительно… Никогда он не умел вовремя останавливаться, уже и не научится, вероятно. Если вообще выживет. Надо же было ещё и выиграть… Ох, как же пить хочется. И холодное что-нибудь на лицо положить. Жжёт так, будто оно горит до сих пор… Чем же ему по глазам засветили? На самом деле, ему было страшно коснуться век — он очень боялся, что кожа просто останется у него в руках. Может, всё-таки в Мунго? За ним, вроде, нет ничего такого… И до луны далеко — может, и не узнают…

Что-то коснулось его лица — мокрое и прохладное. Запахло какими-то травами…

— Мне дали в аптеке… сказали — это самое лучшее зелье против ожогов… ты же обжёгся?

Ну, можно и так сказать.

— Это нужно выпить… ты можешь пить?

Что-то тонкое ткнулось ему в губы, пробиваясь внутрь… соломинка. Соломинка для коктейля… Какая умная девочка…

— Пей, пожалуйста! — умоляет она…

…снова плача. Святая Моргана, да что же это такое-то…

Он с трудом втянул в себя — сперва воздух, а потом, наконец, и зелье. Густое… Вкуса никакого он не почувствовал, хотя со ртом у него было всё в порядке — просто на это уже не было никаких сил. Так и глотал субстанцию без вкуса и запаха…

Боль медленно, потихонечку отступила. Она не прошла совсем, но стала, наконец-то, вполне терпимой, и даже глаза жгло теперь меньше.

— Тебе надо в Мунго, — проговорила Гвеннит. — Но ты туда не дойдёшь, наверное…

Он хмыкнул бы, если бы у него были силы. Какое «дойдёшь»…

— Или можно позвать кого-то оттуда, — подумав, сказала девочка. — Давай я схожу? Да?

Он застонал негромко, потом начал говорить еле слышно, едва шевеля губами:

— Скажешь… эксперимент… ставили… деньги… там…

Ну не было у него сил объяснять, где. Под сундуком они… как бы сказать покороче…

— Сундук… под…

— Я найду, — проговорила она торопливо. — Найду…

Что-то не то он делает… нельзя, чтобы… Чтобы его с ней связали… она же маленькая совсем.

— Стой, — прошептал он — но она не слушала: сдвинув сундук, нашла, наконец, заветную половицу, а под ней — завёрнутый в посеревший от грязи платок потертый кожаный кошелёк… А потом убежала. Прямо бегом… как, всё-таки, она его отыскала его тут? Как вообще на остров попала? И с чего вдруг?

Он сам не заметил, как выключился — то ли сон, то ли обморок… А проснулся от незнакомого голоса, который громко и настырно проговорил:

— Я — Кэтрин Воунс из госпиталя святого Мунго, меня пригласила мисс Уитби. Это правда, что вы её защитили?

Защитил? Он? Что эта дура опять придумала? Как можно защитить от огня? И если бы только…

— Она сказала, что на неё напали, но в аврорат обращаться отказывается.

— Да…

Разбираться и спорить сейчас у него всё равно не было никаких сил. Да и не сочинить ему в таком состоянии хоть сколько-то правдоподобную ложь. Будет, как будет.

— Лягте на спину.

Он развернулся — с трудом, застонал, дыша тяжко, с усилием. Почувствовал, как снимают с него простыню… Когда равнодушные и умелые пальцы доктора начали его ощупывать, он буквально взвыл от боли, но на целительницу сие не произвело никакого впечатления. Она спокойно продолжала осмотр — он так и орал периодически, но ругаться не ругался, потому что понимал — всё правильно, всё как надо. Лицо она осмотрела в самом конце, потом наложила вдруг обезболивающие чары, предупреждая:

— Сейчас всё равно будет больно. Петрификус Тоталус.

И дотронулась до его глаз.

Ну, что сказать… «больно» — слово неправильное. Оно вообще не описывало его ощущения. Если бы не заклятье — он бы, наверное, сломал ей что-нибудь, например, её руки. А так он даже не то, что дёрнуться — закричать не мог. Ужасно…

Зато у него перед глазами мелькнул свет — ну, хоть что-то хорошее. Видеть ничего он толком не видел, но это, он надеялся, просто от боли.

Наконец, она закончила и сняла обездвиживающее заклинание. Сказала удовлетворённо:

— Вам весьма повезло, мистер… Простите, мисс не назвала ваше полное имя.

— Винд, — хрипло прошептал он.

— Мистер Винд. Повреждения весьма значительны, но не фатальны. Мисс сможет здесь за вами ухаживать?

— Смогу, — прежде, чем он успел что-то сказать, раздался откуда-то уверенный голосок девочки. — Вы скажите, что делать, я всё сделаю.

Совсем помешалась глупая. Какое «сделаю»? Она теперь что же, поселится тут? Святая Моргана, ну за что ему всё это?

— Подойдите сюда, — сказала, между тем, целительница. — И смотрите внимательно.

— Можно, я запишу?

— Запишите, конечно. Вы тоже запоминайте, мистер Винд.

Угу. Чем тут запоминать-то? У него сейчас желе вместо мозга.

— Купите костерост, — между тем начала целительница, — давать будете по следующей схеме…

Она долго диктовала и показывала, что делать — самое сложное, конечно, глаза, но, по её словам, зрение, вроде, не пострадало, хотя наверняка сказать пока сложно. Из всей её речи ему ещё очень не понравились слова о внутренних повреждениях — вот тут она обещала помочь… И назвала цену. Очень, надо сказать, приличную цену — он даже не был уверен, что у него есть нужная сумма. Но это девчонка сейчас им скажет — должна же она уметь считать…

Денег хватило — как раз. Целительница возилась с ним долго — ему действительно стало значительно легче, и под конец, когда отпустила тяжёлая боль в животе, он даже умудрился вполне связно её поблагодарить. Когда та ушла, он позвал:

— Гвен!

Та подошла — он пошарил рукой по кровати (глаза его закрывала повязка, пропитанная какой-то восхитительной мазью, холодящей кожу и почти снимающей боль), девчонка, по счастью, сообразила, чего он хочет, и подсунула ему свою ладошку. Он сжал её и проговорил — искренне:

— Спасибо тебе.

— Да ладно, — она ужасно смутилась и погладила его по руке своей второй ладонью. — Я просто… Хорошо, что сейчас лето и каникулы. Я у тебя тут останусь.

— А родители?

— Им наплевать, — сказала она почти равнодушно. — Я только домой схожу и предупрежу их, что поживу в городе у подружки — они только обрадуются. Всё равно мне за зельями надо.

— У меня больше денег нет, — предупредил он. — Думаю, где бы их раздобыть…

— У меня есть, — сказала она. — Не очень много, но, мне кажется, хватит.

— Я верну потом.

— Да не надо, — она, судя по голосу, улыбнулась. — Они всё равно просто лежат.

— Сказал — верну, — он сжал её руку и невольно тоже заулыбался. Какая же она всё-таки дура. А ведь уже не такая и маленькая. Разве можно так деньгами разбрасываться?

— Как хочешь, — согласилась она. — Я пойду? Тут далеко же…

— Воды дай, — попросил он, чувствуя, что почти засыпает. Как же хорошо, когда ничего не болит так сильно… а слабая боль сну не помеха.

Она напоила его — снова через соломинку, чтобы лишний раз не тревожить голову. Он пил — медленно, жадными большими глотками, смакуя холодную влагу во рту. Вода очень быстро кончилась, и он попросил:

— Ещё, — но она вдруг отказала:

— Целитель сказала, в течение часа нельзя больше пить. Я, когда вернусь — напою тебя снова. Пожалуйста, потерпи! — попросила она.

Ладно… он потерпит. Нельзя, так нельзя…

Он заснул, провалившись в тяжёлый и мутный сон, который, впрочем, был всё равно лучше бессмысленного слепого бодрствования.